Лед и вода, вода и лед

Йон стоит чуть в стороне и наблюдает. Он курит. Когда Сюсанна поднимается на палубу, то останавливается чуть в стороне и в свою очередь наблюдает за ним. Сегодня он выглядит старше. Лицо сероватое. И волосы скорее седые, чем белые. Она торопливо приглаживает собственные волосы, курчавые, песочного цвета, которые, кажется, никогда не изменят ни цвета, ни структуры. Что, и она кажется такой же старой? Или еще старше? Мысль неприятная, и Сюсанна ее прогоняет, на смену появляется другая. Зачем они это делают, думает вдруг Сюсанна. Зачем люди хотят измерить и взвесить океан?

Она поспешно качает головой, самой себе в ответ, потом подходит к Йону и постукивает его по спине.

— Привет, — говорит она и улыбается, когда тот оборачивается. — Не угостите меня сигареткой? Пока киоск не открылся?

Он ухмыляется — что-то среднее между улыбкой и гримасой.

— Вот черт!

Сюсанна отступает на шаг:

— Что такое?

— Да сбил я вас с пути. Простите!

Сюсанна, сунув руки в карманы, поднимает плечи. От желания курить зудит под кожей. Она широко улыбается:

— А, ничего страшного. Брошу, как только захочу.

Он слышит то, что хочет услышать.

— Как только вернетесь на сушу?

— Точно.

И наконец он вынимает пачку из кармана. Сюсанна приказывает себе не вынимать руки из карманов, крутит и вертит в пальцах стилет, пока Йон не завершит свое движение. Только теперь она протягивает руку, хватает сигарету и наклоняется над его зажигалкой. Наслаждение острее, чем вчера, но теперь его сопровождает нечто другое. Нечто, несущее в себе одновременно тяжесть и облегчение. Затянувшись еще раз, она поворачивается к Йону:

— Вы уже начали делать свои компьютерные картинки?

Он качает головой:

— Нет, это только когда двигаться начнем.

Он пожимает плечами и смотрит в сторону розетты. Теперь она болтается в воздухе на белом фоне тумана.

— А когда начнем?

— Не знаю. Зависит от того, когда мы сможем отправиться. Что, в свою очередь, зависит от ледового лоцмана. Вопрос, когда он доберется…

Сюсанна морщится, но ничего не говорит. Оба стоят неподвижно и смотрят, как розетта, покачиваясь на кабель-тросе, начинает медленно опускаться к морской поверхности. Вот она со всплеском скользнула в воду, лязгнула цепь, лебедка начинает крутиться. Сюсанна поднимает плечи. Холодно.

— Вы про туман?

— Да, — отвечает Йон. — Про туман.

Но туман не расходится, наоборот, к полудню он густеет и, похоже, в дальнейшем станет еще плотнее. По судну распространяется нетерпение. А в лаборатории вдруг выясняется, что содержание ртутных паров в воздухе несообразно высоко, и на срочно созванном собрании принимается решение: виноват Виктор, застенчивый молодой докторант, занимающийся исследованиями ртути. Он наверняка допустил какую-нибудь утечку, и бесполезны все его попытки объяснить, что это не так, что вся его ртуть надежно закрыта. Пусть уходит. Забирает все свои вещи и возвращается к себе в контейнер, как бы это ни было хлопотно и обидно. Никто не хочет загрязнения собственных проб. Все. Пусть уходит.

На четвертой палубе сидит и мерзнет Ларс, уставившись в туман. Ни единой птицы в поле зрения, в какую бы сторону он ни поворачивал свой бинокль. Йоран, который сидит в радарной на шканцах, с энтузиазмом уверяет по рации, что вокруг судна кружит стая чаек.

— Не вижу. — Ларс шипит в трубку. — Прием!

— На без четверти два летят, заразы! — кричит Йоран. — Ну прямо рядом с тобой! Прием!

— Да клал я на них. Не видно ни фига. Прием!

— А чего ты такой злой? Прием!

— Ничего я не злой. Просто не вижу никаких чаек. И не слышу. Прием!

— Ну и положи тогда на них. Прием!

— Я это и сделал. Прием!

Бернхард и Эдуардо, тележурналист и его оператор, ругаются на мостике. Исследователи и команда притворяются, что не слышат. Все вдруг необыкновенно сосредоточенно начинают всматриваться в мониторы своих ноутов, делать записи в журнале или разглядывать в бинокль туман, но все внимательно слушают. Хотя и не понимают, из-за чего сыр-бор.

— Я же сказал! — рычит Бернхард.

— Да знаю, что ты сказал, — резко отвечает Эдуардо. — А я говорю — не пойдет!

— Дай мне камеру!

— Иди ты знаешь куда? Она стоит полмиллиона. И вообще она моя.

— А на кого договор, забыл? А?

Бернхард уже поднял руку и потянул было камеру к себе, когда вмешивается Фредрик, он выглядывает из-за экрана радара и улыбается.

— Обед уже вообще-то, — говорит он. — Может, сцены насилия отложим на вторую половину дня?

Бернхард и Эдуардо оглядываются и вдруг понимают, что они не одни. Бернхард поспешно проводит рукой по волосам, Эдуардо прижимает камеру к груди. Вид у обоих немного смущенный.

— Кроме того, — говорит Фредрик, — похоже, туман скоро разойдется.

И он оказывается прав. После обеда, когда Сюсанна выходит на бак уже с собственной пачкой «Мальборо» в одной руке и свежеприобретенной зажигалкой в другой, туман начинает рассеиваться. Поднимается ветер. Белые клубы делаются тонкими, как тюлевые занавески, и постепенно раздвигаются, приоткрывая мир впереди. Вода выглядит как вчера, темная, с металлическим блеском, но льдины на ней сделались белее. Скоро станет видно остров.