Лед под ногами

Впрочем, и пафосных мест тоже хватает.

Людей здесь никогда не бывает непроходимо много, как на Тверской или на Новом Арбате, и часто, оглядевшись кругом, Чащин вспоминал услышанное в детстве или в какой-то забытой, но страшно интересной книге прочитанное таинственное слово: Замоскворечье. И эта таинственность сохранялась для него до сих пор.

А еще этот очень московский район был дорог ему тем, что походил на

Питер – на Питер улицы Рубинштейна, Загородного проспекта, площади

Пяти Углов: и там, и здесь не было столичной парадности, чувствовалась близость воды – в Питере Фонтанки, а в Москве

Водоотводного канала; и там, и здесь как-то органично перемежались скученность застройки и пятачки крошечных сквериков, где можно свободно вздохнуть… С Питером у него был связан небольшой, но яркий, наверное, важнейший период жизни – конец юности, а с Москвой

– продолжительный, длящийся уже девятый год, сначала трудный, хаотичный, но затем все более размеренный и надежный, – период взрослости. Здесь у Чащина неплохая работа и спокойный отдых после нее, постепенно пополняющийся счет в “Альфа-Банке”…

Минуту, когда выходил из метро “Новокузнецкая”, оправляя после давки пальто, проверяя, не сбился ли галстук, Чащин тоже ценил.

Останавливался на площади перед станцией, облегченно выдыхал, оглядывался, мысленно здороваясь с этими домами, деревцами, ларьками, куполом Климентовской церкви. А потом толкал себя дальше, вперед, шагал бодро и делово к той арке, за которой в вечно сумрачном дворе-колодце была дверь его офиса.

Снаружи дом выглядел как развалины. Облупленные, будто стучали по ним огромными кувалдами, стены, проржавевшие до дыр козырьки над подъездами, оборванные водосточные трубы. Тонированные стекла в рамах без перегородок кажутся черными дырами – впечатление, что дом внутри выгорел. Но двор забит дорогими автомобилями, а под окнами-дырами кондиционеры. И любой, кто более-менее в курсе цен на офисные помещения в Центральном АО, скажет, глядя на этот дом:

“Достойная точка”. Скажет с уважением, но без азарта, зная, что, не имея связей, соваться сюда смысла нет: никакие деньги не помогут заиметь хотя бы парочку комнат.

“Твой город”, где работал Чащин, занимал весь третий этаж – обосновался здесь в девяносто восьмом, когда с недвижимостью было еще полегче, пережил наезды, дефолт, несколько смен крышевателей и теперь никому ничего не платил, а сам сдавал часть кабинетов бюро переводов…

– Доброе утро, Денис Валерьевич! – бодрое приветствие охранника.

– Доброе утро, – кивнул Чащин в ответ, взбегая по короткой лестнице к лифту.

Поднялся на третий этаж. Дверь из мутного стекла, за ней стойка ресэпшена. Там девушка:

– Доброе утро, Денис Валерьевич!

– Доброе!

Тонкими пальцами с длиннющими накладными ногтями она сняла ключ с крючочка. Чащин черкнул роспись в журнале.

– Время прихода сами поставьте.

Кабинет находился в конце коридора – после ремонта в прошлом году он сам выбрал эту комнату, подальше от ресэпшена и холла, от секретарской. Там поспокойнее, меньше топают, шум иногда возникающих переполохов почти не долетает. Кабинет только его, отдельный.

Наверное, когда-то это была одна из двух десятков конурок коридорной коммуналки, жил здесь, среди антикварных буфетов и этажерок, какой-нибудь помнивший дореволюционные времена старичок, или старушка в источенной молью шали читала толстые, пыльные книги с ятями и твердыми знаками в конце слов. Окно было навсегда завешено светонепроницаемыми шторами, а в углу, на всякий случай, стояла буржуйка…

Но теперь ничего не напоминало о коммунальном прошлом. Теперь на окне жалюзи, стены и потолок покрыты пластиком, на полу – гасящий звук шагов ламинат. В кабинете два больших стола пепельного цвета.

На одном компьютер, бумаги, телефоны – городской и внутренний, на другом – сканер и принтер. Стоит узкий шкаф для документов, возле двери металлическая вешалка. У стены диванчик, телевизор на тумбочке; рядом с диваном круглый стеклянный столик с чайником.

Вращающееся кресло с удобной спинкой для Чащина и два кожаных стула для посетителей… Небогатая обстановка, но при необходимости здесь можно и пожить.

Когда-то рабочий день казался ему бесконечным, мучительным; по утрам он не верил, что сможет дотянуть до вечера и не шизануться. То и дело взглядывал на часы, поражаясь, как медленно тянется время. Но постепенно Чащин привык, и время увеличивало скорость; появился набор дел, чтобы, вроде как ничем не занимаясь, потратить незаметно как можно больше минут. Не спеша отпираешь дверь, не спеша раздеваешься, тщательно чистишь обувной губкой туфли, включаешь компьютер, готовишь чашку кофе и пьешь его, сидя на диване, наслаждаясь каждым глотком. Вот полчаса и прошло. Потом смотришь новости в интернете, кочуешь по сайтам и блогам. А там и дело к обеду. Спускаешься на первый этаж в столовую. Выбираешь блюда.

Обедаешь. Куришь в холле, болтаешь с коллегами или, если болтать не хочется, снова садишься за компьютер. То да се, и вот уже дело к вечеру… В шесть ноль-ноль Чащин закрывал кабинет, сдавал ключ и выходил на улицу.