Led Zeppelin. Самая полная биография

«Они играли малоизвестные песни Западного побережья, – вспоминал он, явно намекая на каверы песен Moby Grape, Jefferson Airplane и Buffalo Springfield. – Они явно переигрывали: было очень шумно и суетливо». Но… вокалист! От него невозможно было оторваться. Высокий, тощий, в обтягивающих джинсах, с великолепной гривой волос, которые он то и дело убирал с лица, словно голливудская инженю. Да и двигался он также кокетливо. «От него исходила невообразимая сексуальная энергия», – вспоминал Джимми. Что-то кошачье, андрогинное было в его жестах, при этом он совершенно свободно чувствовал себя на сцене. И, конечно же, у него был… голос.

Он звучал резко и раскованно, как необработанный вокал Стиви Уинвуда, который временами срывался на «вопль первобытного человека». Это происходило так внезапно, что било по ушам. Казалось, у него были все данные. Но именно это и беспокоило Джимми: «У него был потрясающий голос, а он пел в какой-то богом забытой дыре. Как о нем до сих пор никто не узнал? Почему он до сих пор не поет в крутой группе? Видимо с ним что-то не так. Быть может скверный характер, он не может ни с кем сработаться».

Позже, когда их, наконец, представили друг другу, Джимми вкратце обрисовал Роберту суть своего нового предприятия. Певец вручил Пейджу демку 1967 года, сделанную в «IBC Studios» с The Band of Joy. На записи было три песни: «Hey Joe», «For What It’s Worth» и песня Сирила Дэвиса, которую Роберт переписал под себя и назвал «Adriatic Seaview». «Мы записались буквально за полчаса. Звукоинженер включил микрофоны и сказал: “Окей, можете играть ваши песни”, – и мы записали их с одного дубля», – вспоминает Кевин Гэммонд, гитарист и автор захватывающих соло в духе Хьюберта Самлина.

Запись, хоть и сделанная на скорую руку, звучала бескомпромиссно, в духе будущих Led Zeppelin. Подача Роберта будоражила. Казалось, он выжал все из этого материала. Ударные Джона Бонэма повышали уровень адреналина и были похожи на взрывы праздничных фейерверков, от которых земля словно ходит ходуном. Прежде никто так не играл. Слушая скрипучую ацетатную пластинку, Джимми услышал будущее. Тот самый звук, о котором так долго мечтал.

Джимми сообщил Роберту, что уже предложил роль вокалиста в его новой группе Терри Риду, которым Плант восхищался, но добавил: «Знаешь, мне кажется, нам стоит встретиться еще раз. Если тебе интересно, приезжай ко мне в гости, и мы проведем какое-то время вместе. Послушаем записи, посмотрим, насколько мы совпадаем во взглядах, а потом решим, что делать дальше». Джимми хотел убедиться, что у них действительно сложатся хорошие взаимоотношения. «Очевидно, что Роберт умеет петь и он полон энтузиазма. Но я не был уверен, что он справится с ролью фронтмена», – вспоминал он. К тому времени Джимми обзавелся собственным домом в Пангборне, к западу от Рединга, и пригласил Планта. «Кстати, прихвати свои любимые пластинки», – сказал он Роберту напоследок.

Роберт послушно просмотрел свою драгоценную стопку пластинок и сделал небольшую подборку для Джимми Пейджа. Позже он рассказывал: «Это были “Babe, I’m Gonna Leave You” и “Farewell, Angelina” Джоан Баэз, альбом Хаулина Вулфа с креслом-качалкой на обложке и “5000 Spirits” группы The Incredible String Band. И, конечно же, венец моей коллекции, вышедший на “Philips” альбом Роберта Джонсона с разворотом[45]. Настоящий бриллиант! Я купил его, когда работал в сетевом магазине “Woolworth”». Плант запихнул пластинки в сумку и сел в Бирмингеме на поезд до Рединга. Там он пересел на электричку до Пангборна, который был поблизости.

24-летний Джимми жил чуть ниже по склону холма, недалеко от станции, в викторианском эллинге, построенном 150 лет назад. Дом стоял прямо за пабом «The Swan». «Очень большой дом, с шестью спальнями. Три этажа, а снизу лодки», – так описывал Пейдж Планту свое пристанище. Интерьер украшали ценные экспонаты в стилях ар-деко и ар-нуво, которые Джимми покупал по мере роста своего благосостояния, а также картины, книги, модели поездов и аквариум с тропическими рыбками. Центром притяжения дома было огромное витражное окно с видом на Темзу. Серьезные перемены в образе жизни, по сравнению с крохотной спальней в родительском доме, откуда он съехал всего два года назад.

Плант был впечатлен. Ему было всего 19, он был на мели и проживал в комнатушке над баром в Вулверхэмптоне, а в его музыкальной карьере наметился застой. Дом же Джимми производил впечатление сосредоточия успеха в мире рок-н-ролла. Вместе с Джимми жила его «развязная американская подружка», при виде которой Плант потерял дар речи. Одно только музыкальное оборудование Джимми являло собой предмет роскоши – гигантский усилитель «Fisher» со спикерами «Tannoy», несколько катушечных дек – набор, достойный полнофункциональной звукозаписывающей студии.