Леденящий ужас

Наступал вечер. Буря давно прошла. Квентин подошел к оранжерее и увидел там Бо. Тот был один, стоял у мольберта и что-то рисовал.

– Ну как? – спросил Рафферти. – Прогресс есть?

Квентин встал перед ним. Он не видел, что тот рисует, да это его и не интересовало. Хотя ему и нравилось как изящное искусство, так и его создатели, сейчас он хотел бы сконцентрироваться на другом.

– Не знаю, – ответил он. – Спасибо и на том, что она не зовет полицейских и санитаров со смирительной рубашкой. Пока не зовет. – Он усмехнулся. – Но она наотрез отказывается признавать наличие у себя экстрасенсорных способностей.

– Нисколько не удивляюсь, – меланхолично заметил Бо. – А ты чего хотел? Столько лет провести в лапах традиционалистов, вдалбливающих тебе в голову, что ты чокнутый, – это не шутки. Рехнуться можно.

– Это верно, – согласился Квентин. – Поработали они с ней на славу, мракобесы... – Квентин горько усмехнулся и начал прохаживаться вдоль мольбертов.

– Все правильно. Они верят только в то, что могут объяснить, а больше ничего и знать не хотят.

– Ни черта они не знают, только резать да как дураками делать.

– В общем, да. – Бо, тихо улыбаясь, посмотрел на Квентина и снова вернулся к своей работе.

– Похоже, среди твоих учеников действительно есть больные люди. Судя по тому, что они малюют.

– Не больные, а люди с расстройствами, – поправил его Бо.

– Да нет, Бо, самые настоящие больные, – вздохнул Квентин, разглядывая картину, на которой был изображен агонизирующий обнаженный человек, лежащий в наполненном кровью бассейне. Из груди мужчины торчал громадный нож.

– Если взглянуть на их внутренний мир, то больными они не покажутся, – невозмутимо ответил Бо. – Ты рассматриваешь картину девушки, брата которой убили хулиганы. Они напали на нее, брат бросился ее защищать и погиб. Она до сих пор не может примириться с мыслью, что он мертв; пытается, но не может. Все мои ученики за исключением Дайаны пережили страшные трагедии, вследствие чего их психика пошатнулась. В клиническом смысле с их эмоциями все в полном порядке. Фактически это обычные люди.

– Ах вон оно что, – протянул Квентин. Он еще с минуту рассматривал мрачную картину, затем отправился дальше. Он переходил от мольберта к мольберту, ненадолго задерживаясь возле рисунков, выполненных маслом или акварелью. – Одному Богу известно, что я сам нарисовал бы, – еле слышно сказал он, но Бо его расслышал.

– Ты бы скорее всего изобразил своих призраков: Мисси, Джоуи, остальных, кого потерял на жизненном пути, тех, чью смерть ставишь себе в вину.

– Зря стараешься, я прошел психологические тесты пару недель назад, – хмуро заметил Квентин.

– Прости.

Квентин вздохнул:

– Да нет, это ты прости. Не хотел тебя обижать. Просто чувствую себя паршиво. Хочу помочь Дайане, но боюсь, ничего из моей затеи не выйдет.

– Наберись терпения, Квентин. Не все так скоро делается.

– Похоже, ты знаешь больше меня.

– Нет, я знаю только, что терпение – хороший союзник. Тебе это тоже известно.

Квентин снова вздохнул:

– Иначе говоря, ты здесь для того, чтобы констатировать очевидные факты?

Бо захихикал:

– Я учу людей рисованию. Перестань, Квентин, ничего я от тебя не скрываю. Тебе и Дайане предстоит искать свои пути. Пойдете вы одним – прекрасно, разными – тоже неплохо. В любом случае все зависит от вас.

– Боже, я слышу голос Бишопа.

– Я рад, что он понимает такие вещи. И Миранда тоже.

– Что не помешало им вмешиваться в мою работу, – сказал Квентин, вспоминая, как Бишоп и его жена, правда, в первый и пока последний раз, попытались изменить ход событий и предотвратить надвигавшуюся трагедию.

– Квентин, во-первых, они действовали очень тактично, а во-вторых, ставки были слишком высоки. Они никогда не лезут не в свое дело, потому что понимают: своими действиями могут навредить.

– Я все знаю, я был там.

– Я знаю. Поэтому, уверен, ты все понимаешь.

– Но я не всегда соглашаюсь.

– Разумеется. Всегда трудно с чем-то согласиться, если это касается тебя лично.

– Ладно, ладно... Послушай, мне кажется, в твоей студии Дайана выглядит белой вороной.

– Никоим образом. У нее сейчас сложный период, поворотный момент в жизни. Я должен видеть, куда она отправится дальше, поскольку мы в какой-то степени зависим от нее.

Квентин покачал головой:

– Знаешь, Бо, не обижайся, но иногда ты говоришь как ярмарочный прорицатель.

– Да? Забавно. Мэгги мне часто повторяет именно эту фразу.

Квентин, на секунду сбитый с толку упоминанием Бо о своей сводной сестре, заговорил не сразу:

– Давненько ничего не слышал ни о ней, ни о Джоне. Как они там поживают в своей организации?

– Да так, крутятся помаленьку.

– Значит, скоро организуем полусемейный подряд – одни будут поставлять экстрасенсов, другие – расследовать с их помощью преступления?

– Есть такая задумка. Реализовать сложновато, но Джон – парень настойчивый.

– Это точно, – согласился Квентин. – Мэгги довольна?

– А что ей сделается? Цветет. Джон на нее надышаться не может и молится.