Леденцовые туфельки

— Значит, ничего такого она не думает?

— Да нет, что ты! У нее в голове только грядущий праздник, — успокоила меня Зози.

Ох уж этот праздник! Я так и не знаю, чего, собственно, моя маленькая Анук от этого праздника хочет. С того самого дня, когда она впервые о нем упомянула, она вдруг стала проявлять какое-то странное упорство: строить всевозможные планы, предлагать различные варианты угощений и щедро приглашать на этот праздник каждого, кто к нам приходил, совершенно не учитывая наших реальных возможностей, связанных прежде всего с пространством и местами для сидения.

— А можно, мы пригласим мадам Люзерон?

— Конечно, Нану. Если ты считаешь, что она придет.

— А Нико?

— Хорошо.

— И Алису, конечно! И Жана-Луи с Пополем…

— Нану, у этих людей есть и свой дом… и своя семья… Почему ты думаешь, что они обязательно…

— Они обязательно придут!

Такое ощущение, что она с каждым уже договорилась лично.

— Откуда ты знаешь?

— Знаю, и все.

Может, и знает, думаю я. Она, похоже, вообще много чего знает. И я еще кое-что замечаю в ней — некую тайну во взоре, намек на нечто такое, что мне пока недоступно.

Я осматриваю нашу chocolaterie. Обстановка очень теплая, почти интимная. На столиках горят свечи, витрина со святочным домиком светится мягким розовым светом. Пахнет апельсинами и гвоздикой от ароматического шарика, висящего над дверью, а еще — хвоей от нашей елки и подогретым вином, которое мы подаем вместе с горячим шоколадом, щедро сдобренным специями, и со свежими, только что из духовки, имбирными пряниками. Это, безусловно, притягивает людей — они заходят втроем, вчетвером, завсегдатаи и незнакомцы, местные и туристы. Постояв у витрины и учуяв соблазнительный аромат, они заходят внутрь, и вид у них обычно слегка ошарашенный — возможно, из-за смешения ароматов и красок или из-за изобилия замечательных лакомств, выставленных в витрине: там и сухое печенье с горьким шоколадом и апельсином, и mendiants du roi, и шоколад с перцем чили в плитках, и трюфели с персиками и коньяком, и ангел из белого шоколада, и засахаренные лепестки лаванды, — и все это словно шепчет:

Попробуй. Испытай меня на вкус.

И в центре всего этого Зози. Даже в самые напряженные периоды она смеется, улыбается, шутит, угощает всех шоколадом за счет заведения, болтает с Розетт — и вокруг словно делается светлее просто потому, что она здесь…

Я смотрю на это, и мне кажется, что я наблюдаю за самой собой — за той Вианн, какой я была когда-то в другой жизни.

Но кто же я теперь? Я притаилась за кухонной дверью и отчего-то глаз не могу отвести от Зози. Мелькает воспоминание о тех временах и о том человеке, что тоже стоял тогда в дверном проеме, с подозрением заглядывая внутрь. Я помню лицо Рейно, его голодные глаза, его затравленный, исполненный ненависти взгляд — взгляд человека, испытывающего почти отвращение от того, что он видит, но все же заставляющего себя смотреть.

Неужели и я стала такой же? Тоже стала одной из версий Черного Человека? Одной из версий Рейно, для которого удовольствия — это мука; которому не под силу выносить чужую радость; который сгибается до земли под тяжким бременем собственной зависти и вины?

Что за бред! С чего мне завидовать Зози?

Мало того: мне страшно. Но почему? Что со мной такое?

В половине пятого с затянутой туманом улицы врывается Анук: глаза горят и за ней по пятам следует некое светящееся облачко — по всей видимости, пресловутый Пантуфль. Она здоровается с Зози, радостно ее обнимает, и к ней присоединяется Розетт. Они втроем кружат по комнате, выкрикивая: «Бам-бам-бам!» Это некая игра, какой-то дикий танец, который кончается тем, что все трое падают, смеясь и задыхаясь, в кресла, на розовый искусственный мех.

И пока я подглядываю за ними из-за кухонной двери, в голову мне вдруг приходит неожиданная мысль. Здесь, пожалуй, слишком много призраков. Опасных, смеющихся, явившихся из прошлого, и возрождения этого прошлого допускать никак нельзя. И вот что странно: эти призраки выглядят на редкость живыми, словно это я, Вианн Роше, стала призраком, а троица, веселящаяся посреди магазина, — настоящие люди, некое магическое трио, тот круг, который разорвать невозможно…

Все это, конечно, чушь. Я-то знаю, что я настоящая. Вианн Роше — это просто имя, которое я когда-то носила; возможно, это даже и не настоящее мое имя. И у Вианн Роше не может быть иных целей, кроме моих собственных, без меня у нее нет и не может быть никакого будущего.

Но я отчего-то все продолжаю думать о ней, словно о любимом пальто или паре туфель, которые, повинуясь какому-то внезапному порыву, отдала в благотворительное учреждение, чтобы отныне их любил и носил кто-то другой…

И теперь мне уже интересно вот что…

Какую часть себя самой я успела отдать? И если я больше уже не Вианн Роше… то кто же ею стал?

ЧАСТЬ СЕДЬМАЯ БАШНЯ

ГЛАВА 1

19 декабря, среда