Леденцовые туфельки

Этот голос раздается из угла магазина. И принадлежит какой-то старухе, бабушке или, скорее, прабабушке этой девочки — она такая старая, что ей можно дать лет сто, а то и тысячу. Она похожа на ведьму из книги сказок — сплошные морщины, но глаза и руки очень цепкие. В одной руке у нее чашка, из которой исходит странный аромат, пьянящий, возбуждающий, и этот аромат добирается до ноздрей девочки.

А вокруг на полках сплошные бутылки, кувшинчики, горшки и сухие тыквы-горлянки; с потолочных балок свисают сушеные корешки, от которых пахнет подвалом; и повсюду зажженные свечи, их пламя колышется, и тени на стенах танцуют и словно ухмыляются.

С верхней полки на нас смотрит череп.

Девочка сперва принимает его за сахарный, таких во время карнавала полно повсюду, но чуть погодя она уже не так в этом уверена. А на прилавке перед нею стоит какой-то предмет фута в три длиной и больше всего напоминающий гробик для младенца.

Сделан он, похоже, из папье-маше и весь выкрашен тусклой черной краской, если не считать красного знака на крышке, отчасти похожего на крест.

«Так это, наверное, тоже что-то вроде пиньяты?» — догадывается девочка.

А прабабка с улыбкой протягивает ей нож. Старинный и, по-моему, довольно тупой; выглядит он так, словно сделан из камня. Девочка с любопытством глядит на нож, потом на старуху, потом на ее странную пиньяту.

— Ну, открывай! — требовательно говорит ей прабабка. — Открывай же. Там все только для тебя одной.

Запах шоколада усиливается. Масса теперь почти достигла нужной температуры; тридцать один градус — это предел, выше уже нельзя. Пар снова густеет, видение расплывается, я быстро отставляю миску с шоколадом подальше от плиты и пытаюсь восстановить в памяти только что увиденное…

«Открывай».

От невиданной пиньяты тянет запахом вечности. Но изнутри что-то взывает к девочке, и это даже не голос, а чья-то безмолвная мольба или обещание…

«Там все только для тебя одной».

А что это — «все»?

Первый удар. Пиньята отвечает глухим эхом, точно запертая дверь склепа, точно пустая бочка, точно нечто куда больших размеров, чем этот черный ящичек.

Второй удар. Появляется трещина, причем во всю длину пиньяты. Девочка улыбается: она уже разглядела в щелку, что внутри целая куча всяких сластей в блестящих обертках, разные безделушки, шоколадки…

Ты почти у цели. Ну, еще один удар…

И тут появляется мать девочки; отдернув в сторону пластиковую занавеску, она заглядывает внутрь, и глаза ее расширяются от ужаса. Она выкрикивает чье-то имя. Голос у нее пронзительный. Но девочка даже глаз на нее не поднимает, полностью поглощенная своим занятием; осталось сделать еще только один удар, и черная пиньята раскроет все свои тайны…

Мать снова окликает ее. Увы, слишком поздно. Девочка очень занята. Бабка жадно наклоняется вперед, словно пробуя на вкус то, что должно вот-вот появиться, — ей, похоже, представляется, что вкус этот такой же насыщенный и богатый, как вкус крови или шоколада.

Каменный нож с глухим звуком падает. Трещина расширяется.

И девочка думает: «Вот я и узнала, что у нее внутри».

Пар над глазурью больше не поднимается. Шоколад получится что надо — блестящий, приятно похрустывающий. И теперь я поняла, где видела ее раньше, ту маленькую девочку с ножом в руке…

Наверное, я знала ее всю жизнь. Мы с матерью много лет пытались убежать от нее, скитаясь по городам и весям, точно цыгане. А еще раньше она встречалась нам в волшебных сказках: в виде злой ведьмы из пряничного домика, или крысолова из города Гаммельна, или Снежной Королевы. Некоторое время мы считали, что она — это Черный Человек, но у Благочестивых слишком много разных обличий, а их христианская доброта и благочестие распространяются, как пожар; они наигрывают свою мелодию, без конца повторяя одно и то же, завораживая, обманом уводя нас из родного Гаммельна, заставляя нас вместе со всеми нашими бедами сломя голову мчаться вдогонку за теми соблазнительными красными туфельками…

И наконец я вижу ее лицо. Ее истинное лицо, скрытое под вечной маской чар и всевозможных ухищрений, переменчивое, как луна, и такое голодное — голодное! — когда она входит в дверь в своих туфлях на высоченных каблуках, останавливается на пороге и смотрит на меня, сияя улыбкой…

ГЛАВА 6

21 декабря, пятница

Она уже ждала меня, когда я вошла. Не могу сказать, что я была так уж удивлена. Я вот уже несколько дней ожидала с ее стороны какой-то реакции, и, по-моему, эта реакция даже немного запоздала.

Пришло время расставить все точки над Слишком уж долго я играла роль домашней кошечки — пора показать и звериный оскал; пора встретиться с противницей лицом к лицу, причем на ее собственной территории.

Я нашла ее на кухне — сидит, завернувшись в шаль, и перед ней чашка шоколада, который давным-давно остыл. Было уже за полночь; дождь все еще шел, и в воздухе чувствовался слабый запах гари.

— Привет, Вианн.

— Привет, Зози.

Она смотрит на меня.

И я понимаю: я опять своего добилась!