Леденцовые туфельки

— Разумеется, это правда. Все это правда. Имен у меня столько, что я их все и сосчитать не могу. Я всю жизнь жила впроголодь. У меня никогда не было ни настоящего дома, ни семьи, ни своего дела — ничего из того, что есть здесь у Янны…

И она ослепительно, словно падающая звезда, улыбается мне, и я чувствую, что не могу сказать ни слова, даже шевельнуться не могу — она взяла меня своими чарами в плен, как и всех остальных. И чары эти столь сильны, что мне кажется, будто меня чем-то опоили: в голове точно целый улей гудит, по комнате мечутся разноцветные сполохи, и кажется, будто она вращается, как карусель…

Ру кладет руку мне на плечо, желая немного меня успокоить. Похоже, он единственный не испытывает того оцепенения, что охватило и меня, и всех остальных. Я с трудом различаю мадам Рембо — мать Жана-Лу, она глаз с меня не сводит, и на лице ее под обесцвеченными волосами — сплошное неодобрение. Ей явно хочется поскорее уйти отсюда — однако и она заворожена, заколдована голосом Зози…

А Зози, улыбаясь, продолжает свой рассказ:

— Вы можете, конечно, назвать меня авантюристкой. Всю жизнь я жила исключительно за счет собственных мозгов, обманывала, крала, выпрашивала, подделывала. Я никогда и не знала иных занятий. У меня не было ни друзей, ни места, где мне по-настоящему хотелось бы остаться…

Она делает паузу, и я прямо-таки физически чувствую ее чары, запах ладана, сверкающую пыль в воздухе, и мне становится понятно: она способна окончательно заговорить их, обвести вокруг своего изящного пальчика.

— Но здесь, — прочувствованно произносит она, — я обрела дом. И людей, которые меня любят, любят такой, какая я есть. Я думала, что здесь смогу переделать себя, но старые привычки так просто не изживешь. Извини, Тьерри. Я верну тебе все твои деньги.

И понемногу гости вновь обретают способность говорить, и голоса их начинают звучать все громче, дрожа от смущения и огорчения, и та тихая мадам, имени которой я так и не знаю, вдруг поворачивается лицом к Тьерри; она очень бледна, словно только что поняла нечто такое, что не в силах вымолвить вслух, и глаза на ее бледном, грубоватом лице светятся, как агаты.

— Сколько она должна вам, месье? — говорит она. — У меня в этом деле свой интерес, так что я сама вам все и заплачу.

Тьерри недоверчиво на нее смотрит и спрашивает:

— А при чем здесь вы?

Мадам выпрямляется в полный рост, который не так уж и велик по сравнению с ростом Тьерри; рядом с ним она точно перепелка рядом с медведем.

— Я уверена, у вас есть все права жаловаться, — говорит она, у нее гнусавый, типично парижский прононс— Но уверяю вас: у меня есть основания полагать, что мне до Вианн Роше, кто бы она ни была, куда больше дела, чем вам.

— Это отчего же? — спрашивает Тьерри.

— Я ее мать, — просто отвечает она.

ГЛАВА 12

24 декабря, понедельник

Сочельник, 23 часа 5 минут

И после этих слов тишина, что окутывала ее, точно ледяной кокон, взрывается криками. Вианн, уже не бледная, раскрасневшаяся от выпитого пульке и пережитого волнения, делает шаг и останавливается перед мадам Кайю. Их со всех сторон окружают гости.

Над головами у них висит ветка омелы, и я чувствую дикую, безумную, неукротимую потребность подбежать к ней и поцеловать прямо в губы. Ну до чего же легко ею манипулировать! Впрочем, как и всеми этими людьми. И теперь я уже почти чувствую вкус близкой победы, ощущаю ее зов в своей крови, слышу ее победоносный гул, точно прибой на далеком морском берегу; и у моей победы — вкус шоколада…

Символ Ягуара дает немало возможностей. Настоящие невидимки бывают, разумеется, только в сказке, но человеческие зрение и разум, в отличие от камеры и фотопленки, обмануть можно, причем несколькими способами, это не так уж и трудно. А сейчас, пока внимание всех сосредоточено на мадам, следует потихоньку выйти из комнаты — не то чтобы совсем незаметно — и взять наверху свой, столь предусмотрительно собранный чемодан.

Я так и знала, что Анук последует за мной.

— Зачем ты это сказала? — спросила она. — Зачем назвалась Вианн Роше?

Я пожала плечами:

— А что мне терять? Я меняю имена, как перчатки, Анук. И никогда подолгу на одном месте не задерживаюсь. В том-то и разница между нами. Я бы никогда не смогла жить как она. Никогда не смогла бы стать респектабельной. И мне плевать, что они обо мне подумают. А вот матери твоей есть что терять. У нее есть Ру, и Розетт, и этот магазин, разумеется…

— А как же та женщина?

И тут я рассказала ей печальную историю — о ребенке, украденном с заднего сиденья автомобиля, о серебряном амулете в виде кошечки. Оказывается, Вианн никогда даже не упоминала об этом. И не могу сказать, что меня это удивило.

— Но если она знала, кто она такая, — удивилась Анук, — то разве не могла снова отыскать ее?

— Возможно, она просто боялась, — сказала я. — Или, может, чувствовала, что приемная мать ей гораздо ближе. Ты сама выбираешь себе семью, Нану. Разве не так она всегда говорит? И кроме того…

Я сознательно сделала паузу.

— Что?

Я улыбнулась.