- Так ведь своя крыса завелась, домашняя, мне ее и давить. Домашними средствами. Его, крысюка этого, голыми руками не возьмешь. Он любую зацепочку отстрижет и разъяснит по всем законам логики. Умный слишком. А главное, склизкий, Лизавета! Я так думаю, что там такая цепочка закручена была, что убери одно звено - и все посыпется. И я так понимаю, что некоторые уже и убраны - связники, исполнители, посредники...
- Вы про что?
- Не будь полной дурочкой. - Михайлыч закурил. - Иначе он и тебя "сделает". Вежливо так, знаешь, со своей улыбочкой! Это все Кена работа. Во всяком случае, его проект. У тебя в голове хоть что-то осталось? Или сплошной сквозняк? Ну что молчишь?
- Да бросьте вы! - не сдавалась я. - Дали вам по мозгам, вот вы виноватых и ищете! Вас послушать, так выходит, что Кен Петьке платил.
- А зачем платить? - вздохнул Михайлыч. - Петька и так на все готов. Бескорыстно. И ты мне тут горбушки не лепи, Лизавета Юрьевна! Он в тебя до сих пор втюренный! И ты это распрекрасно знаешь... И нравилось тебе все это - в койку с Семенычем, а на нервах Клецовых, как на мандолине, играть... Эх, бабы! Предупреждал я Семеныча, просил даже поосторожнее быть с этим кобельком. А он только зубы скалил, нравилось ему, что у него твой Ромео в холуях. Лизавета, мол, не против... И ты, мол, не возникай! Веселился. А может, ему просто приятно было, что он от мужичка почти в два раза моложе тебя отсек?
Я молчала. Пакостно мне было. Горько. Заигралась девушка. И чего уж теперь-то хитрить перед самой собой. Был Сим-Сим. Но где-то рядом вращался и Петро. Первый, кто распечатал мой конверт. А такое не забывается. Такое на всю жизнь. Что-то такое там, в утробах, все равно все помнит. Иначе бы он мне не снился. До сих пор. Хотя и редко. Я этих снов боялась.
- Если вы каждого, кто ко мне клеился, на конюшню потащите, вам филиал Лубянки тут открывать придется. Глупость все это, - сказала я. - Дайте ему расчет - и в три шеи!
- Это что? Всерьез? - вскинул на меня глаза Михайлыч.
- Очень.
. - Извини, конечно, но где у тебя такое решение возникло? В голове все-таки или в той плюшке, которая промеж ног?
- Хамите, Кузьма Михайлыч!
Я хотела вылезти из "мерса", но он цепко ухватил меня за плечо:
- Слушай сюда! Вот-вот Кен здесь прорежется. Знаешь что будет? Я тебе скажу, как он дела повернет. Сиди!
Он шептал хрипло, разрисовывая, что будет. А я почти не слушала. Клецов был, кажется, прав. У Михайлыча тоже что-то в мозгах замкнуло. Как у меня.
Он наконец иссяк. Я высвободилась и ушла.
Дом стоял на бугре почти неосвещенной глыбиной, и я впервые заметила, как он нелеп. Когда-то тут была база отдыха для кремлевских чинов, не из очень высоких. С близким охотохозяйством. Нина Викентьевна обустроила трехэтажку, но дело до конца не довела. Внутри все было продуманно и классно, на хорошем евроуровне. Но снаружи дом был похож на денди в зипуне и валенках: евроокна с тонированными стеклами - в тяжелых кирпичных стенах, крыша из итальянской черепицы, с остеклением над кабинетом Сим-Сима, а портик со сталинскими колоннами, и над ним - еще не сбитая лепнина трактора и знамена из гипса.
Раньше я этого не замечала - в этот дом меня ввел Сим-Сим, и все здесь мне казалось прекрасным.
Я добрела до суперспальни и, не снимая шубы, бухнулась навзничь на кровать. Под головой, под покрывалом захрустело - это Гаша засунула туда свою целительную подушку с сеном Было тихо, дом спал, и я слышала, как лихорадочно пульсирует кровь в висках.
Кажется, мне удалось сдержать себя, когда Чичерюкин помянул Кена. Меня тоже что-то тревожило в его поведении, но я все еще не могла заставить себя поверить в его двурушничество. Все было нелепо и гнусно. Единственное, что до меня дошло сразу же, - у Михайлыча нет никаких доказательств, ничего реального. Иначе он бы так не метался. То, что он держался в стороне от официальных законников, было понятно: если их допустить к делам Туманских, могли всплыть кое-какие их делишки, от которых бы затрясло все фирмы и фирмочки. Бизнес и закон в России нынче понятия несовместные.
Света я не включала, пялилась в потолок, и там, между этими а-ля Шагал летучими молодоженами будто всплывало темное и непроницаемое, как маска, лицо Кена, с бархатисто-темными ласковыми глазами, со щеточкой седых усов, подстриженных по-английски... В моих глазах возникла сухопарая фигура, делающая его похожим на отставного колониального британского служаку. Он вообще здорово смахивал на англичанина - манерами, стилем одежды. Надо было видеть, как он курит, держа в изящно-ломких пальцах дурманно ароматную китайскую сигарету, - он курил только гонконгские, соусированные, которые ящиками привозил из своих деловых ездок... Мне даже показалось, что я ощутила запах этого дымка, пряный и слишком сладкий.
Первое время, после того как мы познакомились, я даже не знала, что фамилия его - Кенжетаев: Элга усекала все фамилии и имена. Чичерюкин у нее был Чич, Кенжетаев - Кен, я - Лиз, если не считать тех случаев, когда она бывала мной недовольна. Тогда я становилась "Элизабет" или "Басаргина".