В генерал-лейтенанте милиции, которого почтительно сопровождал Чичерюкин, ничего загадочного не было. Он был в штатском, что мне понравилось. Огромная башка куполом возносилась над его мощными плечами. Лобешник у него был почти что сократовский - было понятно, что насчет количества мозговых извилин у него полный порядок. В его одежде было что-то артистическое. Светлый пиджак в крапинку, шейный платочек, вельветовые брюки, белоснежные манжеты с хорошими запонками охватывали его запястья. Он курил трубку, как Шерлок Холмс, слегка косолапил, как комиссар Мегрэ, и следил за своей внешностью, как месье Эркюль Пуаро. Я чуть не всхлипнула, когда уловила аромат голландского трубочного табака в смеси с "Данхиллом" то же курил и Сим-Сим. Он приложился к моей ручке, сказал, что министерство, которое он представляет, всегда высоко ценило деловую дружбу с корпорацией Туманских и надеется на продолжение этой традиции, и вручил мне презент - в черной коробке на мягкой подложке небольшой, похожий на игрушку, пистолетик (позже я выяснила, тяжелый, будто налитый ртутью). Пистолетик, как он мне объяснил, был немецкий, реквизированный на таможне в Шереметьеве, новенький. Название у него было смешное, что-то вроде "лилипута". И я решила, что он у меня будет "Малышок". К пистолетику прилагались две коробки патронов, по сорок восемь штук в упаковке, свидетельство о том, что отныне он принадлежит мне, и разрешение на ношение оружия.
Мне стало понятно, почему Михайлыч подарил мне полукобуру.
- Стрелять умеете? - спросил генерал.
- С этим у нее порядок, - заверил его Чичерюкин.
- Поосторожнее только. Эта штучка кусачая. Он пригубил водочки и отчалил.
- С чего это от них такие радости, от этих ментов? - полюбопытствовала я.
- Будет нужно, и бронетранспортер подгонят, - усмехнулся Михайлыч. - С гаубицей... Если прижмет, я могу и ОМОН задействовать. Если будет нужно...
- Не поняла.
- В отличие от тебя, Лизавета, Туманские были понятливые, - сказал Чичерюкин. - Они все просчитали еще лет десять назад. Когда к ним "братки"
начали присматриваться. Прямых наездов они избежали - в смысле никому не отстегивали от навара положенный за "крышу" процент. Но предложения любви и дружбы поступали от солнцевских, кунцевских, южные товарищи тоже липли... Меня тогда еще в деле не было, знаю из рассказов. Викентьевна понимала - отстегивать все одно нужно, куда от этого денешься? Вся Россия делится, оседлали... Все помечено. Так уж лучше ментуре давать. Какие-никакие законы, а они за ментов. Ты тоже еще не одну платежку подпишешь...
- Кому? Вот ему?! - изумилась я.
- Ну, все не так примитивно и грубо. Ты хотя бы представляешь, что такое нормальный мент сегодня?
- Не забыла еще. Дубинкой по кумполу, сапогом под задницу и мордой в стенку!..
- Все бывает, чего уж... - вздохнул он. - Только сама прикинь: служба - собаке не пожелаешь... Жалованье державное - курам на смех. А если еще и семью кормит? А если - на пенсию вытуривают? По возрасту или изношенности? А если его, бедолагу, на боевом посту прирезали или пристрелили и папа с мамой без кормильца остаются? Так что есть, само собой, такие общественные фонды - для ветеранов, скажем, для семей, которые своих родных службе отдали и получают - шиш. Они же нищие, из бюджета, тоже нищего, клюют. А тут живые деньги От тех, у кого много денег. Все чинно и благородно. Любовь, дружба, и по мозгам тем, кто конвенцию нарушить вздумает. Взаимопонимание. Ферштеен?
В общем, я, конечно, "ферштеен", только что-то Михайлыч опять недоговаривал. Если все так распрекрасно, почему он с Кеном осторожничает? Или у Тимура Хакимовича есть своя "крыша"?
Поток жаждущих припасть к стопам новоявленной Туманской прерывался лишь изредка, и часам к двум дня я поняла, что зверею от всего этого. Полной дурой я все-таки не была и прекрасно понимала, что лично ко мне все это не имеет никакого отношения. На моем троне могло сидеть и огородное чучело. Я тоже стала декорацией. Поклонялись не мне, а Большой Монете. Во всяком случае, все коленопреклоненные были убеждены, что она большая.
В этом было что-то гнусное и обидное для меня И постыдное.
Первые лютики-цветочки и спичи меня, если честно, приятно возбудили. Видимо, с непривычки. Но скоро я погасла. И держала на морде улыбочку уже через силу.
К тому же я взмокла и поплыла. Куаферши меня отполировали, привели в порядок руки, голову, сделав кротко-пушистую прическу. От краски я отказалась - и правильно сделала: самый опытный глаз мог уловить только то, что мое одуванчиковое покрытие естественно. Губы я сделала темновато пригашенными. Скулы пришлось тоже пригасить макияжем: я очень похудела на лицо, и они выпирали слишком грубо.
От духоты, я чувствовала, поплыли ресницы. Было ясно, что я прокололась с лифчиком: надо было надеть на размер больше, потому что, оказывается, мои грудки начали наливаться и вообще я прибавила в весе, поскольку я лопала, очухавшись после своего вынужденного психопоста, как водолаз после полной рабочей смены. Между лопатками было липко.