Леди, будьте паинькой

Кенни вынудил себя широко зевнуть.

— Ты так набита дерьмовыми теориями, что могла бы сойти за удобрение.

Но вместо того чтобы вспылить, она стиснула его руку.

— Не тревожься ты так о Питере. Шелби не похожа на твою мать и наверняка станет стойкой защитницей его прав. Кроме того, подозреваю, что твой отец тоже учился на своих ошибках. Как он украдкой поглядывав! на тебя, когда ты не видишь! Просто сердце разрывается И даже если я не права, у Питера есть одно преимущество, которого был лишен ты.

— Да? — со скучающим видом обронил он. — И что это?

— Ты, разумеется.

Он даже согнулся, как от удара под дых, и не сразу опомнился, а когда заговорил, ответ прозвучал далеко не так небрежно, как ему хотелось.

— Не слишком большое богатство!

— Ошибаешься. Бескорыстная, верная любовь творит чудеса.

— Еще бы!

— Вспомни свое детство, Кенни. Ты совершил настоящий подвиг, сумев выжить и стать порядочным человеком. Трудно представить более сложные условия развития ребенка.

— А как насчет Тори?

— Тори по крайней мере принадлежала безграничная любовь отца. Ты же был лишен всего.

— Что ты мелешь? Мать была готова целовать землю, по которой я ходил. В этом и был весь ужас.

— Это не та любовь. Ею двигали совершенно иные эмоции и соображения.

Она права. От Кенни постоянно ожидали, что он будет трястись над матерью, как над самой большой драгоценностью в мире.

Кенни, зайчик, не смей играть с этой белой швалью! Мерзкие мальчишки! Останься со мной! Я куплю тебе новый радиоуправляемый аэроплан, который мы видели по телевизору. Все станут тебе завидовать и бегать за тобой! Будешь самым популярным парнем в школе!

Никого так не презирали, как его.

— Да, пожалуй, ты еще умнее, чем мне казалось, — фыркнул он.

— К сожалению, я что-то вроде профессора по подобным делам. Приходилось видеть и не такое.

Он расслышал легкий надлом в ее голосе.

— По-моему, ты говоришь сейчас не только как профессионал.

Эмма пожала плечами:

— Не только. Мои родители любили меня, но больше увлекались работой. Я была очень одинока.

Отняв руку, она направилась к берегу. Он последовал за ней, радуясь, что Эмма переключилась на себя. Она улыбнулась, когда Кенни догнал ее.

— Нет ничего скучнее, чем слушать, как добившиеся успеха взрослые ноют о своем несчастном детстве, верно?

— Вернее некуда. Тут ты права на все сто.

Кенни поднял плоский камешек и ловко запустил в воду, целясь в известняковую скалу, высившуюся на другом берегу. Камешек подпрыгнул на поверхности четыре раза, прежде чем утонуть.

— Кажется, я начинаю понимать, почему вы на стенку лезете, едва речь заходит о «Святой Гертруде». Я сам похож на психа во всем, что касается Пети.

Он швырнул в реку еще одну гальку и повернулся к Эмме. Отчего ему не по себе? Не понятно. Вроде никаких причин…

— Думаю, как только вы сообщите герцогу о своих похождениях, дело в шляпе и вы сорветесь с крючка.

— Не знаю, — не сразу ответила Эмма. — Похоже, он верит лишь в то, во что хочет верить, как по-твоему?

Ее лоб сморщился, а в глазах промелькнуло знакомое выражение, совсем как у актрисы, играющей разгневанную королеву, когда та величественно приказывает снести кому-то голову.

— Не хочу рассказывать ему, что было между нами. Это наше личное дело, и не ему совать свой наглый нос в наши отношения.

Кенни ухмыльнулся, эгоистически радуясь реакции Эммы.

— Кажется, ты загнала себя в угол.

Эмма пробормотала что-то невнятное; Кенни смог лишь разобрать слово «проклятый».

— Спорим, что я попаду!

Он показал на валун, поднимавшийся из воды чуть поодаль, и поднял очередной камешек, однако не добросил до цели.

— Еще две попытки.

— Вода совсем прозрачная. Какое чудесное место!

— Я всегда его любил. Прибегал сюда в детстве, сразу после того, как задам кому-нибудь трепку или доведу до слез.

Он приготовился к броску.

— Бьюсь об заклад, ты тогда надеялся, что, если станешь продолжать в том же духе, кто-то попытается тебя остановить.

— Наверное.

Он снова промахнулся.

— Еще одна.

Камень отскочил от валуна.

— Превосходно, — улыбнулась Эмма. — Именно этим и занялся Далли, верно? Положил этому конец.

— Кто тебе рассказал?

— Сложила два и два, только и всего. Отсутствием сообразительности я не страдаю.

— Боюсь, психоанализом на сегодня я сыт по горло. Кроме того, это ты с приветом, а вовсе не я, спроси хоть у отца Джозефа.

Эмма поморщилась как от боли.

— Какое счастье, что я скоро уезжаю! Я никогда не посмею посмотреть в глаза этому бедняге.

Ему отчего-то не хотелось думать о ее отъезде, хотя, честно говоря, он не мог дождаться, пока сбудет ее с рук.

— Я объясню, что случилось. По крайней мере большую часть. — Он принялся растирать ей шею. — Если мы намереваемся попасть сегодня в Остин, пора в путь. Если хочешь переодеться, можем заехать сначала домой.

— Неплохо бы.

Они добрались до дома, но спальня манила так неодолимо, что о поездке в Остин пришлось забыть.