Леди Дождя (СИ)

Так продолжалось много лет и вдруг — прекратилось! Поначалу Мишель надеялась, что кризис временный и находила себе отдушину перечитывая то, что было написано ранее, но "период молчания" затягивался. Потом она стала пытаться внести изменения в старые стихи, но прочитав новый вариант убеждалась, что ничего нового она не создала, а просто искалечила прежнее.

Наконец, пустота в душе стала невыносимой и это стало тем болезненнее, что никто не мог понять ее потери: "Ну подумаешь стихи! Не можешь писать — займись чем-нибудь еще!" Ну как объяснить людям, что это может быть очень больно: не иметь возможности писать стихи!!!

Мишель. Спасенная дважды

Мишель не помнила того момента, когда принять горсть таблеток ей показалось хорошей идеей. Очнулась уже в больнице и сейчас лежала в полном одиночестве, обдумывая случившееся. Остатки таблеток еще гуляли в ее крови и считать Мишель адекватной пока было рискованно — от этого состояния ее отделял, пожалуй, не один пузырек едва початой капельницы. Голова «туманилась» и даже о себе думалось почему-то в третьем лице...

Только что, из болтовни в коридоре, она узнала, что винить в своем спасении следует ее любящую мамочку, которая так не вовремя решила навестить дорогую доченьку! Как хорошо сказано: "винить в спасении" — мысленно полюбовалась она новорожденной фразой. Фраза вежливо раскланялась и умаршировала под кровать. Мишель не стала ее останавливать, так как ее заинтересовали выскочившие на потолок злые черти.

Девушка знала, что черти именно злые, потому что они корчили ей рожи и размахивали плакатами с надписями: "Бе-бе-бе! Так тебе и надо!", "Неудачница!", "Фиг тебе, а не стихи!" — дальше она читать не стала, из принципа, и даже закрыла глаза, чтобы уснуть и не смотреть на них. Но так, с закрытыми глазами, ей подумалось, что идея с таблетками была очень себе не плоха. В следующий раз только нужно будет убедиться, что никто не собирается к ней в гости, решила Мишель...

* * *

Сон навалился душный и тягостный, но я вдруг почувствовала, что неся покой и облегчение чья-то прохладная ладонь легла мне на горячий лоб, а потом чьи-то ласковые пальцы заботливо убрали влажную прядку, неприятно щекотавшую щеку. "Мама" — подумала я и открыла глаза. Леди, сидевшая у изголовья, не была моей матерью, но смотрела почти что с маминым выражением нежности и тревоги на утонченно-фресковом лице...

С появлением в палате прекрасной незнакомки я почувствовала, что меня больше не мучают ни галлюцинации, ни жар. Нездоровье отступило и захотелось на воздух, в какой-нибудь парк или хотя бы в больничный сквер. Я встала и закуталась в большой, не по росту, байковый, больничный халат.

— Вы ведь погуляете со мной, правда?

С надеждой спросила я незнакомку и облегченно вздохнула, когда та кивнула в ответ. Мне не хотелось, чтобы женщина уходила. Я опасалась, что без нее болезнь может вернуться и тогда — таблетки окажутся единственным выходом.

«Бред,» — подумала я об этих своих мыслях, — «форменный бред! Но все же пусть она не уходит...»

Когда мы вышли в сквер, оказалось, что идет дождь, но мне всегда нравилось гулять под дождем, да и незнакомка совсем не возражала. Мы шли по аллеям, слушали как дождь шуршит по листве и зажмурив глаза подставляли ему лица, и тихонько смеялись переглядываясь как заговорщики. Я точно знала, что не сплю, однако все окружающее будто несло на себе легкий флер нереальности.

«Прекрасно, как сон, — подумала я, — и как же славно, что все же не во-сне!»

Мы уже изрядно промокли и следовало возвращаться под крышу, когда у меня вдруг как будто что-то лопнуло в груди и я заплакала от радости — это родился долгожданный стих.

Я плакала и счастливо улыбалась прижимая кулачок к груди и не замечала, что уже стою на аллее совсем одна, а дождь все шел и шел, и не было ему конца...

Марио

Все было плохо. То есть — вообще ВСЕ! Еще недавно жизнь так щедро меня радовала и была полна радужных перспектив и вот... От радужности осталось только видение лопнувшего мыльного пузыря! Я прямо так и увидел его, после того как ликующий влетел к своему руководителю ансамбля и восторженно, пересказал то предложение, что сделал мне всего несколько минут назад уполномоченный шестого канала.

Невероятный успех, который имели мои выступления на гастролях нашего джаз-ансамбля, наконец, принес свои плоды — меня приглашали для серии выступлений по радио! Карлос Эспозито, с которым я, чуть меньше двух лет назад, заключил свой первый в жизни деловой контракт, расплылся в довольной усмешке:

— Надеюсь, что ты посоветовал ему обратиться с этим вопросом ко мне, — буквально промурлыкал он как сытый кот, — по нашему контракту, ты не имеешь права на какие-либо самостоятельные решения, так что, по поводу аренды моего исполнителя, все должны обращаться только ко мне!