Леди Гамильтон и Адмирал Нельсон. Полжизни за любовь

Сэр Уильям таял на глазах. Нет, у него не было каких-то жестоких болей, не было жара или кашля, не было даже простого насморка, лорд Гамильтон угасал от усталости, от нежелания жить. Если бы ему позволили, он оставил бы шумное общество, отправился в свое имение, ловил там рыбу, выпивал по вечерам стаканчик хорошего вина и подолгу сидел, снова и снова перелистывая каталоги своих утерянных коллекций.

Ему, прожившему столь бурную жизнь, очень хотелось покоя в старости. Но последние десять лет никакого покоя не было. Неугомонная супруга, сама его не имевшая, и остальным не позволяла дня прожить тихо. Лорд Гамильтон мечтал хоть один день обедать без толпы гостей, хоть одну неделю прожить без переезда куда-нибудь или без концертов в собственном доме.

Мертон не был его собственным домом, он это чувствовал на каждом шагу, был весьма обременительным и от того нежеланным приложением к собственной супруге, страшно мешал Эмме и Нельсону. Возможно, Нельсону не столько, а уж Эмме точно мешал. Но она терпела, прекрасная актриса, леди Гамильтон изображала заботливость и внимание к супругу, однако лорд чувствовал, с какой затаенной неприязнью протягивает она руку, чтобы помочь подняться старику. Однажды ему пришло в голову, что, упади одновременно они с Нельсоном, Эмма, несомненно, бросится к Горацио, даже если тот просто споткнется, а муж расшибет себе голову.

Да, он стар, выглядит, а главное, чувствует себя куда старше своих семидесяти двух лет, так же, как при встрече с Эммой выглядел куда моложе своего возраста. Приходилось признать, что за двадцать лет он постарел на сорок. Но суть не во внешнем изменении, — Уильяму незачем стало жить.

Коллекции… у него больше не было его обожаемых коллекций, не было даже возможности разглядывать их каталоги, чтобы сохранить память об этих сокровищах. Лорд Гамильтон всегда отличался феноменальной памятью, он и сейчас ее не потерял, мог бы восстановить содержание мысленно. Если бы позволили, но ему не давали возможности по-стариковски сидеть с удочкой на берегу ручья, не помогали даже оправдания, что он ловит довольно много рыбы к столу в Мертоне. Эмма не понимала или не желала понять, что, глядя на неподвижный поплавок, он думал не о клеве, а о вазах, ушедших на дно моря…

Эмма… Любимая, обожаемая Эмма, под ноги которой брошена вся жизнь, уважение, почет, возможность признания заслуг государством, все увлечения и интересы… Нет, у него не было Эммы. Не было с той минуты, как на горизонте появились корабли Горацио Нельсона.

Нет, сэр Уильям ничуть не осуждал их любовь, даже всегда помогал и поддерживал, но он ожидал ответного уважения своих интересов и чаяний. Он прекрасно понимал, что выглядит в глазах общества посмешищем, несчастным рогоносцем, никчемным мужем, не способным отстоять свою честь. Но Уильям знал, что им нужна его помощь, его имя для прикрытия, и он давал такое прикрытие. Ценой своей чести спасал честь Эммы и Нельсона. Любовная связь его жены была столь громкой, что достаточно одного слова, и их развели бы. Но что тогда? Нельсон женат (и разводиться не собирался), что будет с Эммой?

Столько лет этот вопрос оказывался главным, когда лорду Нельсону приходилось выбирать, как поступить. И он всегда делал так, чтобы было лучше Эмме. Эмме и Нельсону. Эмма давно перестала быть женой, задолго до того, как родила от Нельсона. Лорд Гамильтон воспринимал этих двоих, как собственных детей, которых у него не было, ему хотелось от них внимания и понимания, как от детей. Но получал только раздражение (видимо, своей живучестью) и наигранную заботу.

Ужасно.

Если бы ему позволили забрать девочку (Эмма сколько угодно могла делать вид, что никакой дочери у них с Горацио нет) и уехать с ней в имение, чтобы воспитывать ребенка по-своему, как внучку… Это было бы много лучше, чем держать малышку у чужих людей. Но Гамильтон знал, что Нельсон тоже обожает малышку и ни за что не согласится, чтобы та жила далеко.

Лорд Гамильтон был бы готов оставить дочери Эммы и Нельсона все, что имел, готов сделать ее единственной наследницей. Но приходилось делать вид, что он слеп, ничего не видит, не замечает, ни о чем не догадывается. Уильям устал играть роль рогатого глупца при своей жене. Никакая любовь таких испытании́ не выдержит. Те, кого он любил и боготворил — Эмма и Нельсон, — считали его досадной долгоживущей помехой.

У него не осталось того, ради чего стоило бы дальше жить… И лорд Гамильтон умирал.

Когда он попытался попросить короля Георга в минуту просветления его разума все же назначить пенсию за заслуги перед Англией, которую никак не желало выплачивать правительство, король усмехнулся:

— Вам зачем, милорд? Вам хватит и того, что есть, транжирьте вволю. Если успеете потратить раньше, чем умрете, я помогу получить содержание. А если дать пенсию, то ее профинтит ваша красотка-развратница.

Гамильтон обиделся за Эмму, хотя прекрасно понимал, что король Георг прав, Эмма способна потратить любое гигантское состояние, совершенно не задумываясь, откуда оно взялось и что будет дальше.

Однажды Сен-Винсент раздраженно бросил: