Леди Генри

Все, казалось, было рассчитано верно, и конечный результат – захват германских колоний – казался вполне достижимой целью, а ведь еще у Турции имелись соблазнительные владения на Ближнем Востоке. Граф Генри прекрасно помнил тот теплый ветреный день четвертого августа четырнадцатого года. Гайд-парк был оживлен, полон цветущей публики. На открытой площадке играл оркестр, и ветер надувал белые скатерти, как паруса. В тот день Аде ль, юное целомудренное создание, оказалась рядом и просто ослепила его, и он был счастлив, как никогда. Но именно в этот день Великобритания ввязалась в бойню, объявив войну Германии… В конечном итоге, его страна собиралась не воевать, а только поддерживать союзников. Но германский блок оказался крепким орешком, настолько, что был не по зубам даже России. В итоге, Великобритания демобилизовалась и в состоянии шока подсчитывала потери. Что он мог сделать? Не было никакой войны! Ничего не было! Ведь жизнь, это не только труд, власть, не только деньги. Это – любовь. Простая и сокрушительная истина. Граф был у ног Адели…

Когда в кабинет вошел Джон Готфрид, новым воспитатель Ричарда, граф, до этой минуты погруженный в мрачные, докучливые думы, выпрямился, крупной рукой отодвинул бумаги, лежащие перед ним на столе, и приветствовал молодого человека.

– Добро пожаловать, мистер Готфрид. Мой старый друг и не менее старый банкир, Шуман, рекомендовал вас. Он мне телеграфировал и сказал множество теплых слов в ваш адрес. Могу заверить, что я уже испытываю к вам симпатию. Шуман – человек скептичный, осторожный и не скор на похвалы.

С этими словами граф поднялся, протягивая Джону руку. Это был высокий человек с сутулыми, словно придавленными грузом плечами. Его бледное изрезанное глубокими морщинами лицо, еще сохраняло замечательную зрелую красоту. Взгляд был проницателен, и в то же время в глазах с восточным разрезом читалось страдание.

Подстриженные волосы начали седеть, но седина придавала графу еще более благородный и величавый вид. Вся его фигура, весь образ сочетался с интерьером кабинета: панели красного дерева и мебель в стиле ампир создавали мрачную атмосферу; но над рабочим столом висел морской пейзаж, выполненный в золотисто-охристых тонах: крупные камни темнели под чистой водой, на лодке сушилась сеть, и рыбак в красном чепце курил трубку, поглядывая на облачко, повисшее над горизонтом.

В вазе стояли гвоздики, и серебряная танцовщица застыла в движении.

– Благодарю вас, граф. Мне приятно слышать такой отзыв. Постараюсь оправдать ваше доверие.

– Прекрасно. Мне необходим человек, такой как вы, мистер Готфрид. Послушайте, что я скажу: вам будет непросто. На вас ляжет тяжелая обязанность. Допускаю, вас поставили в известность о характере молодого человека, воспитателем которого вы будете. Его леность невообразима, грубость переходит всякие границы, а его самого, к несчастью, удовлетворяют такие манеры. Увы! Таков мой сын. Эгоцентричен, нервозен, склонен впадать в бешенство, но, Ричард, бесспорно одаренный мальчик. Моя задача, мистер Готфрид, не дать нравственно погибнуть сыну.

– Понимаю вас, сэр Генри. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь мальчику.

– У этого мальчика было уже четыре воспитателя! Меньше чем за год, вообразите себе такое! Вполне достойные люди, но они не могли примириться с выходками Ричарда.

– Могу ли я применять строгость и иметь на то вашу поддержку?

– О, конечно! Вы можете наказывать его со всей строгостью, если он того заслужит.

– Скажите, сэр Генри, а где сейчас Ричард? Граф позвонил. Через минуту вошел слуга, ранее сопровождавший Джона к владельцу замка. Выяснилось, что маленький граф запер свои комнаты, предварительно расколотив чашку для сливок и фарфоровый умывальник, и сбежал. Но он находится в парке, и садовник присматривает за ним.

– Чем это было вызвано? – нахмурившись спросил граф.

– Мистер Ричард недоволен приездом мистера Готфрида. Он заявил, что не покажется в замке, покуда мистер Готфрид не уедет.

– Вот как! Так пойдите скажите господину Ричарду, что мистер Готфрид не уедет и останется здесь ровно настолько, насколько это будет необходимо!

Джон с любопытством посмотрел на графа. Гнев преобразил его: усталые глаза засверкали; он сдвинул брови, отчего морщины стали глубже. И вдруг в этот миг Джон понял всю тоску графа, силу его сожаления, привязанности к сыну.