Леди-горничная убирается

— Да! Я — дура! Дура, что отдала ему все! Приданое! Свою молодость! Любовь, доверие, силы! Я заботилась о нем и его доме! Терпела его неудачи! Молчала, когда нищал наш дом! Да что там, я утешала его! Молчала, когда он полез в заговор — тоже мне, освободитель юга! С геморроем и отдышкой! Я была ему верной, хорошей женой, а он… Что сделал он? Он изнасиловал мою дочь! — пронзительно прокричала она, прижимая голову Агаты к груди. Агата забилась, неуклюже размахивая руками и пытаясь вырваться из хватки матери, но Марита не отпускала. — Мой муж! Пьяный! Бесстыдный! Сделал ребенка моей девочке! И даже… даже не собирался его признавать! Он… он объявил, что решил жениться! И получить наследника от второй жены! И вызвал ее! — она ткнула пальцем в бледную, как мел, Эрику. — И тебя! — острый палец с заточенным ногтем указал на меня. — И ты сразу дала понять, что ты тут единственная леди де Молино, а мы с Агатой никто! А потом еще эта с ее сумасшедшей мамашей и папашиными деньгами, тоже сумасшедшими! — палец перенацелился в сторону Тутсов. — Тристан бегал за вами, и позволял унижать нас, и вел себя так… будто ничего и не было! Он был уверен, что я ничего не знаю, что моя девочка не осмелится мне рассказать! Если бы он хотя бы признался… покаялся… я бы… я бы простила! Мы бы выдали Агатиного малыша за моего, и он был стал наследником де Молино… а он и есть! И есть законный наследник! Но Тристан вел себя будто… этот ребенок не считается! Будто его и нет! Я попыталась с ним поговорить… намекнуть, что я знаю… а он только смотрел на меня как на дуру, и продолжал… продолжал бегать за… всякими! И да, я ударила его тем куском мрамора! Подумала, что сейчас самое время, когда единственная, кто получает выгоду от смерти Тристана — это ты, это ведь очевидно, а про ребенка никто не знает! Да я б еще тысячу раз убила его, мерзавца, предателя! — отчаянно прокричала она и уткнулась лицом в ладони.

И снова повисла тишина — страшная, нерушимая. Даже Горо всхлипывать перестал. Даже убитые горем невестки де Орво подняли головы, потерянно оглядываясь по сторонам.

— Марита… — мягко сказала я. Я не хотела жалеть ее, но невольно почувствовала, что мне жаль. — Тристан не мог сделать ребенка Агате. Отец хотел, чтоб Тристан был полноправным наследником, потому мама усыновила его… и влила кровь и силу Тормундов. Но… Лучше б они этого не делали! Раньше об этом не знали, но последние исследования показывают, что такое вмешательство в порядок наследования не проходит дароми и всегда имеет… побочные эффекты. Мама потеряла годы жизни и рано умерла, а брат… не мог иметь детей. У нас сперва была мысль, что Тристан мог оказаться удачным исключением — ведь даже после обряда он как-то сумел зачать вашего ребенка. Но увы, теперь понятно, что на этом — все. Бедный малыш не выжил, а Тристан не смог бы сделать еще одного: хоть Агате, хоть любой другой женщине. Я говорила тебе: он был бесплоден.

— Ты… Ты же врешь? — Марита растянула губы в безумной улыбке.

Я только покачала головой.

— На ближайшем закрытом заседании Имперского совета будет внесено постановления о полном запрете введения новых людей в алтарные роды иначе как традиционным образом, через ребенка. Вмешательство в эти процессы признано слишком опасным. — тихо сказал Трентон.

— Нет… — Марита поднесла дрожащие пальцы к вискам и упрямо выкрикнула. — Нет, не может быть, вы оба врете, врете, врете!

— Да не врут они. — из-за стойки буфета, переваливаясь, выбрался хмурый О’Тул. — Если кому тут и врали — так мне! Обещали, достану брачный договор из сейфа, и мое последнее желание роду де Молино будет исполнено, эта вот… — он махнул шляпой в сторону Агаты. — Клялась, как мать будущего наследника! Думал, от старых долгов освобожусь, договор принес… а желание не списалось! Как держало, так и держит! Вот и выходит, что надули меня, никакая Агата не мать наследника, только зря старался! — старый лепрекон гневно упер руки в бока.

— Мы это потом обсудим! — теперь уже многообещающим взглядом одарила его я.

Старый пройдоха прекратил пыжиться и стушевался.

— Агата? — Марита устремила на дочь испуганный, неверящий взгляд. — Ты… ты же не могла соврать мне, девочка!

Безгласная Агата подняла голову… и вдруг заорала, как торговка на рынке: