Шувани посмотрела на меня с недоумением, растерянностью и тем беспокойством, что проявляется, когда волнуешься о близких.
— И бедой ты зовешь не своего бестолкового поклонника? — уточнила тетя, наверняка надеясь, что единственная моя проблема заключена в Де Ла Серта.
Я покачала головой и понурилась. Было так неловко, так стыдно признаваться в том, что по собственной глупости нарушила разом все правила, которые мне с самого детства твердили и отец, и тетя Шанта, и даже няня Шарлотта.
— Я не смогла сама спасти себя, брата и Де Ла Серта, когда мы попали в ловушку фрейлины Благого двора, — старательно не смотря на шувани, начала я свою исповедь. — У меня просто не хватало сил, чтобы обороть фэйри.
Тетя поцокала языком, вероятно, сообразив, к чему именно я веду.
— И когда уже казалось, гибель неминуема, ко мне кто-то обратился и предложил помощь, предложил силу… Я согласилась, тетя Шанта, — прошептала я, вжимая голову в плечи. Настолько глупой и никчемной я себя прежде, наверное, никогда не чувствовала.
Цыганка молчала долго, очень долго, словно ей требовалось время для осмысливания всего, что успела натворить ее неразумная племянница.
— Ну, что же, Звездочка моя, ты, конечно, глупость сотворила великую, тут никто не станет спорить, другое дело, что эта глупость позволит тебе, да и тем троим остолопам совершить еще больше глупостей. Так как не ошибаются, Чергэн, только мертвецы. А не согласись ты — полегли бы все, верно я понимаю?
Если смотреть с этой точки зрения, мой поступок выглядел и логичным, и разумным, но все равно не оставляло ощущение, что был еще какой-то способ спастись.
— И что говорит твой отец, Звездочка? — продолжила расспросы тетя Шанта.
Пусть она старалась утешить меня, однако голос моей цыганской родственницы звучал хрипло, надтреснуто, словно бы ее волнение было выше всяких разумных пределов.
— Папа не чувствует во мне совершенно ничего странного, — произнесла я тихо и горько усмехнулась. — Но в этом-то и заключается главная странность, тетя. Дело в том, что теперь голос того существа снова заговорил со мной. Предлагал прибрать к рукам Мануэля Де Ла Серта при помощи той силы, которой я обладаю. Оно не оставило меня. И оно называло меня шувани. Чем бы ни было то существо, тетя Шанта, оно пришло из этой части моей жизни, оно связано с рома.
Ругалась моя тетка долго и вдохновенно, поминая многочисленных знакомых, незнакомых и то, каким образом они поспособствовали продолжению рода человеческого и не только. Как минимум шувани сильно испугалась, как максимум… она начала подозревать что-то, предполагать, кто именно решил вмешаться в мою жизнь.
— Тут не нужно и карты раскладывать, чтобы понять. И правда ведь, с нашей стороны пришло, потому поди папаша твой не видит ничего, не по его части наша ворожба, — пробормотала тетя Шанта.
Она… она ведь боялась. Ее страх был сильным настолько, что я буквально могла его ощутить. Шувани определенно если не знала правду, то имела веские поводы что-то подозревать. И одни только подозрения ее уже приводили в крайнюю степень смятения.
И меня заодно.
Тетя не относилась к нервным и мнительным особам, которые готовы переживать из-за любого пустяка.
Я сжалась еще больше и принялась разглядывать собственные руки, с которых почти невозможно было свести следы трав, и в противовес тому ухоженные аккуратные ногти. Такие руки не могли принадлежать ни цыганке, и благородный леди. Что-то посередине. Так и я вся целиком — что-то посередине.
— Кто с тобой говорил? Мужчина или женщина? — почти шепотом спросила тетя Шанта.
Неужто у той силы, что ко мне обратилась, мог вообще быть пол? Верилось в подобное с трудом.
— Не знаю, наверное, голос мог бы быть как мужским, так и женским, — после недолгих раздумий ответила я.
Тетя Шанта расстроенно вздохнула, а после как будто наоборот воспряла духом.
— Ладно, Звездочка моя, не будем сейчас о худшем. В конце концов, может все и не так страшно, так и нечего звать…
Вот тут стало действительно жутко, до мурашек. Что же на самом деле "так страшно, худшее"? О чем же настолько ужасном не желает рассказывать тетя Шанта?
— Что звать? — спросила я, титаническим усилием воли заставив себя выпрямиться и посмотреть в глаза родственнице. — Расскажи прошу, я должна понимать, с чем имею дело.
Я всегда была именно такой — не пряталась от опасности, как бы страшно не было, сражалась, лишь одна неизвестность страшила и только. Кому как не тете Шанте, моей наставнице в колдовском искусстве, было знать, какова я была? И все одно, шувани отводила взгляд и словно не решалась говорить о своих догадках мне. На ее лице отражалась непередаваемая смесь страха, смущения и стыда. Но тетя была одним из честнейших людей. Даже по меркам гаджо.
— Это тот случай, Звездочка моя, когда благо в неведении, — с печальной улыбкой ответила тетя Шанта и тут же принялась лазать по многочисленным мешочкам, что были развешаны в кибитке как неведомые украшения.