Леди и война. Цветы из пепла

Нет, музыка все только портила! Харшал не предполагал, что древний инструмент способен издавать столь омерзительные звуки. Свист?

Пальцы музыканта коснулись-таки клавиш, и те рассыпались, и сами пальцы, инструмент, стена, дом… последней исчезла белая роза, веками остававшаяся в волосах Танцовщицы. Все, кроме свиста.

И Харшал понял, что свист существует сам по себе, отдельно от видения. Он открыл глаза, убедившись, что находится в собственном шатре, лежит на боку, неудобно подвернув руку, которая затекла и теперь ныла. Малая плата за отдых, хотя застой жидкости в патрубках может быть опасен.

Харшал перевалился на спину и пошевелил пальцами. Слушались.

Проклятый мир же врывался сквозь завесу все тем же мерзким свистом. Если это вожак разошелся, Харшал его стае скормит. Живьем.

В голове царила блаженная пустота, которая в любом ином случае даровала бы искомый покой и несколько часов отвлеченных размышлений. Порой в такие минуты возникали удивительной красоты идеи.

Но свист мешал.

Поднявшись не без труда, Харшал вдохнул сухой воздух, который, ко всему, мерзко вонял, и скривился. Сутки. Если за сутки ничего не изменится, он возьмется за самку, просто чтобы хоть чем-то занять себя.

А эти сутки потратит на свистуна.

Перед входом в шатер, устроившись на трупе лошади, сидел протектор. Он был молод и, следовательно, опасен. И Харшал мысленно проклял свое невезение.

Отступить?

Поздно.

Протектор видит его, пусть бы и делает вид, что увлечен игрой на этом варварского вида инструменте, состоящем из полых трубочек разной длины. Вожак карто держится рядом.

…три, не два, а три протектора… но один — еще в стадии взросления… и энергетический заряд его крайне низок…

…сеть справится.

— А вы умеете играть? — Протектор вытер инструмент о штанину и протянул карто.

— На чем?

Дикарь, истинный дикарь. Длинные волосы заплетены в косы, украшены какими-то побрякушками, любовь к которым характерна для отсталых племен. О том же говорят связки бус, браслеты и полное небрежение к внешнему виду. Он даже сапог не надел!

— На чем-нибудь.

Если верить мудрейшему Кхчаари, воспоминания которого о Первой войне были признаны неверными, молодые протекторы не вполне разумны, но компенсируют этот недостаток чудовищной силой. В прямую схватку ввязываться нельзя. Действовать надо осторожно, мягко, не повторяя ошибок предыдущего эмиссара.

— К сожалению, единственный мой талант — это трансформация. Однако я способен создать того, кто умеет играть.

— На чем? — Протектор склонил голову.

— На чем угодно.

— Нет, так неинтересно, чтобы кто-то другой. Вот если сам… правда, у меня слух напрочь отсутствует. Мне вас разбудить надо было. Вообще странно, на вас тут напали, а вы спите…

Только сейчас Харшал понял, чем воняет — паленым мясом.

— Люди, — сказал протектор. — Наверное, шли к границе и на вас наткнулись. Решили поживиться. Сейчас война, много всякого сброда…

Шатер сгорел.

И коновязь… и навес для рабов… и его полевая лаборатория… о нет, только не лаборатория! Пусть бы оборудование и не самое ценное, но материалы, образцы, записи…

— Не переживайте. Вы ведь живы. И все восстановите. Этих вот жалко, положили…

…не всех. И если Харшал останется в живых, он позаботится о том, чтобы карто получил по заслугам. Тупые ленивые твари! Как можно было поддаться людям?

— Их было больше. — Протектор вытер инструмент о штаны и протянул вожаку. — Втрое больше. И сначала обстреляли, а потом, подстреленных, и добили. Жалко. Забавные они у вас.

Вожак осторожно подул в трубочку, которая издала премерзкий звук.

Спокойно. Если протектору интересны карто, то Харшал будет говорить о них. И улыбаться. До тех пор, пока это существо не уйдет.

— А чем они питаются? — поинтересовался протектор.

— Мясом.

— Сырым или жареным?

— Любым, но сырое лучше отвечает их потребностям.

Вожак изучал инструмент, переворачивая то одной, то другой стороной. Довольно быстро он сообразил, как именно добиться звучания.

— А выгуливать надо?

— Двигаться они должны, но, в отличие от собак, способны выгуливать себя сами.

Протектор кивнул и, дотянувшись до макушки вожака, погладил. Посмотрел на руку и вытер о штаны.

— Ваш воздух разрушает кожные покровы, — Харшал поспешил дать объяснение, — поэтому приходится использовать бальзамическое масло. Оно же имеет неприятный запах.

— Ага… они сообразительные. Не как люди… и не как собаки. На нарвалов похожи. А мне нравилось с нарвалами разговаривать.

— О чем?

— О море. О чем еще можно разговаривать с нарвалами?

Харшал не представлял, что с животными в принципе можно о чем-то разговаривать. Все-таки прав был мудрейший, говоря о недоразвитости разума молодых протекторов.

— А вы их убиваете. Не в том смысле, что вы лично, но Хаот покупает рога, столько, сколько приносят.

— Нам они нужны.

— И не только они, — кивнул протектор. — Я понимаю. Папа говорил, что ваш мир — паразитирующая субстанция, которая или эволюционирует до симбиотических отношений, или погибнет, когда иссякнут питающие ее миры. У любой экспансии есть предел.

Понял ли он сам, что сказал? Харшал сомневался.

— Сколько у вас питающих саттелитов?

— Семнадцать.