…
Счастливая или наоборот?
Не выгляни она во двор, осталась бы цела. А вот Йен…
Разве Кайя сам не думал о том, насколько легче станет жить, если этот ребенок исчезнет. Тогда почему неуютно от одной мысли о том, что его желание могло исполниться?
…
…
…
…
…
Молчит. Уснула? Пускай. Ей надо. И док почти закончил.
– Прошу прощения, если мое любопытство неуместно. – Он оттирал испачканные гипсом ладони щеткой. – Но не подскажете ли вы, как надолго эта… война? Видите ли, у меня племянник в Краухольде остался. Молодой. Бестолковый слегка. Волнуюсь.
– К зиме я возьму город.
Если все пойдет так, как Кайя задумал.
– Значит, удачно, что я не доехал. Полагаю, там сейчас не самая лучшая атмосфера. Было бы неплохо, если бы мальчик поел. Что-нибудь легкое вроде куриного бульона. Но если не сможет – не настаивайте. Иногда стресс крайне негативно отражается на пищеварении. Завтра с утра я загляну. А в остальном… отдых, хорошее питание. Очень хорошее питание… впрочем, думаю, вы сами все понимаете.
Есть Йен отказался. Возможно, Кайя как-то неправильно его кормил или не нашел нужных слов, чтобы объяснить, что еда – это энергия, которая нужна для регенерации, но Йен от бульона отворачивался, тер глаза и норовил лечь.
Иза спала. Дышала ровно, но на лице, шее, груди, руках проступали лиловые пятна гематом, и каждая – упрек и предупреждение.
Гайяр уже прислал записку о том, что заговорщики схвачены. Только Урфин прав: сдадут исполнителей, решив, что с Кайя хватит. Раньше, возможно, и хватило бы, но не сейчас.
Он положил Йена на кровать, прикинув, что между ним и Изольдой останется достаточно места, чтобы они друг другу не мешали. Для Кайя нынешняя ночь грозила стать бессонной.
– Я присмотрю, – шепотом сказал Урфин, предугадывая просьбу. – Иди. Гайяр заждался уже…
…семеро.
Алхимик-подмастерье. Двое учеников. Сын булочника. Темноволосая девица, служившая при доме горничной. Стражник, числившийся у девицы в любовниках. И старый ключник, вероятно, случайная жертва. Его единственного убили ударом в сердце, остальные благоразумно выпили яд.
– Республиканцы. – Барон Гайяр, черный медведь Кверро, разглядывал тела с презрительным прищуром. Так человек умный, осознающий собственное превосходство над миром и умом гордящийся, смотрит на тех, кто глупее. – Говорят о мире, а вместо этого…
Он приложил платок к носу.
У Гайяра нос широкий, приплюснутый, украшенный нашлепкой родимого пятна. Барон невысок, кряжист и волосат. Некогда черная грива его с годами поседела, однако он по-прежнему заплетает ее в две косы. А бороду стрижет и смазывает маслом.
Волосатость здесь – признак мужества.
Гайяр не трус, но предпочитает не рисковать.
– Я желаю видеть всех. – Кайя присел рядом с девушкой. Холодная, мертва уже несколько часов, но трупное окоченение еще не наступило. Губа распухла, треснула, однако крови нет. И руки ее подозрительно чисты, пахнут лавандовым мылом. Вряд ли она приняла яд добровольно. – Бароны. Таны. Рыцари. Оруженосцы.
Им всем еще кажется, что Кайя прежний. У них будет возможность убедиться в обратном.
Гайяр не стал задавать вопросы. Подобрался. Еще не боится, скорее испытывает разумные опасения. Что ж, у него имеются основания.
– Это займет время.
У Кайя оно есть. И ждать он умеет.
В парадном зале Кверро живет ночь. Вносят свечи, поджигают светильники, но зал слишком велик. Ребра пилястр выступают из темноты. Желтые сполохи рисуют на кладке картины, и сквозняк заставляет свечи кланяться.
Кайя ждет.
Он закрыл глаза. Со стороны, должно быть, кажется, что Кайя спит. Это и вправду похоже на сон, в котором границы реальности плывут.
Зал наполняется людьми.
Время позднее, но нет никого, кого бы подняли с постели.