Бровь у Джорджа снова взлетела вверх. Ну и ну! Отличный день. Это что-то новенькое. Ведь жена всегда жаловалась, что на ней одной с ее кассовым аппаратом держится весь магазин.
— Что ж, рад за тебя, дорогая! Прекрасно!
Добавляя к блюду соус, Илэйн с трудом сдерживалась, чтобы не вылить его на лысую башку Джорджа!
— «Рад за тебя, дорогая!», «Прекрасно, дорогая!». Черт возьми, Джордж! Я же твоя жена, так какого черта так распинаться? Вежливость свою демонстрируешь?
Он посмотрел на нее со злостью. До чего же тяжело с этой женщиной! А скажи он, что она осточертела ему, пусть идет в задницу, что от ее голоса у него начинается мигрень, что у него одно-единственное желание — получить страховку, когда она наконец сдохнет, трудно даже вообразить, какая последовала бы реакция!
Илэйн поставила перед ним тарелку, продолжая болтать, но Джордж уже вошел в режим автопилота, как всегда, когда она начинала свой треп про работу.
— Ну, в общем, когда они спросили меня… Я хочу сказать, когда одна из девушек подошла ко мне… понимаешь… Я и подумала: а почему бы и нет? Мне так хочется слетать в Испанию.
До Джорджа, сосредоточившего все свое внимание на довольно-таки жесткой отбивной, только сейчас дошло.
— Испания? Ты сказала — Испания? — Скептические нотки в его голосе вызвали у Илэйн досаду. Что он вообразил? Что Испания не для нее?
— Да-да, Джорджи, я сказала: Испания. Это там, где живут испанцы. Надеюсь, ты знаешь.
— Ты собираешься… в Испанию?! Ты?!
Илэйн перестала есть и положила вилку и нож на край тарелки.
— Не понимаю, что тебя так удивило.
Джордж открыл было рот, но не успел ответить, как Илэйн обрушила не него поток слов:
— Думаешь, Испания кишит девицами с третьей полосы газеты и всякими там блондинистыми Адонисами,[6] да? Так вот, да будет тебе известно, сослуживицы, девушки, с которыми я работаю, здорово проводят там время — так-то, дорогой! Чертовски здорово! И вот я впервые в жизни, я, — она ткнула себя большим пальцем в грудь, — хочу присоединиться к ним и поглядеть на настоящий мир. Хочу получить удовольствие! Повеселиться, расслабиться! Я ведь еще не старуха! Скажу тебе прямо: вряд ли я доживу до того дня, когда ты сам предложишь мне отдохнуть.
Джордж следил за выражением ее лица: оно то и дело менялось, словно у куклы, скрученной из носового платка.
На какой-то миг он представил себе ее на пляже в купальнике без верха и рассмеялся до слез, зайдясь в приступе кашля. Илэйн даже пришлось похлопать его по спине. Наконец он выбился из сил и постепенно успокоился. Дыхание стало ровным.
Илэйн ошеломленно смотрела на него.
— Извини, Илэйн. Я был просто в шоке. Ты ведь никуда прежде не летала, верно? Даже желания такого не возникало! Это как гром среди ясного неба!.. Что ж, слетай!.. Слетай и развлекись хорошенько. Представляю, какая загорелая ты вернешься. Отдых принесет тебе массу приятных минут!
Она была сражена и подозревала, что Джордж над ней издевается. Но он, словно угадав ее мысли, объяснил:
— Вот уж не думал, что после стольких лет ты еще способна делать мне сюрпризы, потому я и смеялся!
Илэйн успокоилась.
— Может, открыть бутылочку, дорогая, по случаю такого события, а?
— Да, Джордж, пожалуй!
Она вернулась на свое место и вновь принялась за еду. Слишком груба она с мужем, вот он и рад от нее избавиться, пусть ненадолго. Хоть бы чуть-чуть огорчился предстоящей разлукой. Надо быть с ним помягче и попытаться его понять. Зазвенели бокалы:
— За Испанию, дорогая!
— За Испанию!
Ужин закончился вполне мирно: Джордж оставил Илэйн допивать початую бутылку, а сам отправился на прогулку.
Уже двадцать минут Джордж бродил по городу, сунув руки в карманы и втянув голову в воротник, и наконец вышел к улице Мазеруэл. Он любил зиму с ее темными вечерами — великолепным прикрытием.
Как сказать Илэйн, что его увольняют? Из слов Реншо он понял, что это произойдет в феврале. По телу побежали мурашки. Сегодня ему удалось усыпить ее бдительность, но долго так продолжаться не может! Он прикрыл глаза, обдумывая ситуацию. И без того жена считает его неудачником, а тут еще увольнение!
Джералдин О’Лири посмотрела в зеркало, улыбнулась и осталась недовольна. Нет, чего-то недостает. Надо накрасить губы поярче. Джералдин широко открыла рот, наложила толстый слой розовой помады, сжала губы и потерла их одну о другую. Снова улыбнулась, теперь уже удовлетворенно, и принялась водить щеткой по своим длинным каштановым волосам, в которых потрескивали разряды.
Лежа в постели, Мик О’Лири наблюдал за женой. Даже после двенадцати лет их совместной жизни она по-прежнему волновала его. Мать троих детей, она в свои тридцать два года выглядела почти так же, как в день свадьбы. Когда она надевала бюстгальтер и трусики, взгляды их встретились, и они улыбнулись друг другу интимной улыбкой.
— Мне хотелось бы, Джерри, чтобы ты вечером никуда не ходила!
— Мне тоже, Мик. Но ты же знаешь, как я пожалею об этом на следующей неделе. Пятнадцать фунтов есть пятнадцать фунтов! И Рождество скоро… — Голос ее замер.
Мик вздохнул, встал с постели, натянул брюки.