Леди Клементина Черчилль

Взявшись за руки, мы быстро пошли к Бленхейму по тропинке, по которой пришли всего несколько мгновений назад. Что Уинстон хотел сказать? Казалось, он хотел сказать что-то важное, судя по его раскрасневшимся щекам и по тому, как он, запинаясь, произносил мое имя. Вдруг он хотел поговорить о своих намерениях? «Уж слишком быстро для предложения», – подумала я. Мы всего пять месяцев были знакомы, и общение наше состояло в написанных от руки письмах вперемешку с несколькими визитами всегда в компании других людей. А еще оно прерывалось нашими поездками – моей в Германию и его в места куда более далекие по требованиям его работы.

Поначалу дождь был легким, но вскоре он превратился в ливень. Мы бежали по дорожке, пока Уинстон не потянул меня за руку, и мы не свернули в небольшое строение. Я поняла, что это был маленький греческий храм с четырьмя ионическими колоннами, поддерживавшими треугольный фронтон. Внутри была маленькая мраморная скамейка, и Уинстон жестом пригласил меня сесть.

– Храм Дианы, – он обвел рукой маленькое помещение, украшенное каменными барельефами с изображением богини и сел рядом со мной. – Как понимаю, он был построен как «искусственная руина» в XIX столетии в честь римской богини Луны, охоты и… и…, – он снова начал заикаться прежде чем выпалил: – непорочности.

Уинстон протянул мне платок, и мы хихикали, пока он вытирал наши лица. Дождь барабанил по крыше храма, и мы отдыхали под его кровом. Из храма открывался прекрасный вид на Большое озеро сквозь деревья, но вместо того, чтобы восхищаться, я молчала. Мне хотелось, чтобы Уинстон вернулся к прежней, прерванной дождем теме.

По усыпанному листьям полу полз паук, и я сосредоточилась на его неровном следе, чтобы успокоить нервы. Краем глаза я заметила, что щеки Уинстона снова вспыхнули, но я решила сидеть молча и ждать, пока он не заговорит первым.

Наконец, он прокашлялся.

– Клементина.

Я оторвала взгляд от пола и посмотрела ему в глаза.

– Да, – ответила я с теплой улыбкой и подбодрила его кивком.

– С младых лет у меня было безошибочное ощущение, что моя судьба и судьба Великобритании неразрывно связаны. Что страна призовет меня на помощь в ужасные времена. – Его щеки стали еще краснее. – Вы, наверное, думаете, что я питаю какое-то грандиозное заблуждение и хочу удрать в ужасе.

Я поспешила разубедить его, стараясь не выдать своего разочарования тем, что явно не могло быть прелюдией к предложению.

– Вовсе нет, Уинстон. Я восхищаюсь вашей преданностью нашей стране, – я едва позволяла себе думать о том, как восхитительно было бы, если бы мы поженились, если бы я разделила его великие стремления. Я глубоко желала традиционного, устойчивого брака с этим человеком, отличающегося от пустоты маминой богемной жизни с ее постоянной переменой мест, нестабильным финансовым положением и недостатком внимания из-за капризов ее постоянно меняющегося списка любовников. Не говоря уже о том, какой осмысленной будет жизнь с Уинстоном по сравнению с жизнью с другим человеком, с которым я прежде была помолвлена.

Краснота ушла с его щек, и они стали бледными как всегда.

– Ох, Клементина, как хорошо, что вы понимаете. Надеюсь, вы также поймете, что мне необходима рядом сильная, благородная женщина, – сказал он, выжидательно глядя на меня.

Казалось, он ждет ответа, но я понятия не имела, что сказать. Я догадалась, что он подводит к какому-то заявлению; я даже посмела надеяться, что это будет предложение. Но заявление о необходимости «сильной, благородной женщины» вряд ли равно предложению руки. И все же я не хотела разочаровывать его, если предложение скрыто в этих словах, потому я еще раз подбодрила его кивком и стала молча ждать.

Он снова прокашлялся и заговорил.

– За эти месяцы я очень привязался к вам. Нет, не так, гораздо больше. Осмелюсь сказать, что я влюбился в вас, Клементина, – он помолчал, затем, сверкая глазами, спросил: – Смею я надеяться, что вы тоже такое ощущаете?

Наконец-то он сказал слова, которых я так ждала. Я рассматривала этого человека, который был старше меня более чем на десять лет, важного, пусть и противоречивого, члена парламента, и видела впечатлительную натуру, скрытую под нелепой внешностью, того, кто понимал и разделял мое ощущение непохожести на других. В этот момент я с предельной четкостью поняла, что смогла бы прожить с ним жизнь. Эта жизнь не будет легкой – нет, она будет полна борьбы и честолюбивых замыслов, но она будет важной и будет иметь цель.

– Да, Уинстон, – ответила я, чувствуя, как от наплыва эмоций горят мои собственные щеки. Во время двух прежних неудачных помолвок я ни разу не признавалась в любви к мужчине и никогда не ощущала таких чувств ни к одному из них. То, что я испытывала к Уинстону, было совершенно иным и куда более сильным.

– О, Клементина, вы не представляете, как я счастлив, – он взял мои руки в ладони и глубоко вздохнул. – Я знаю, что мое ухаживание было коротким, но я хочу спросить, не окажете ли вы мне чести стать моей женой. Это не будет обычный брак, но он будет великим.