Леди, леди, это я!

— Да. Какой-то Барни. Погодите. Минуточку. Он был в команде по бейсболу, и когда Херби засыпал его, ему не разрешили… Робинсон, вот как его звали. Барни Робинсон.

— Барни Робинсон, — повторил Карелла. — И вы сказали, он участвовал в бейсбольной команде?

— Да. Они играли в течение весеннего семестра. Тогда же Херби и провалил его на зачете. В последнем семестре.

— Понятно. Вы знаете, почему он провалил его, миссис Лэнд?

— Ну, в общем, да. Он… он не выполнял задания. Другого объяснения и быть не может. Херби зря не придирался.

— Значит, потому что он не сдал зачет, ему не разрешили играть в команде, правильно?

— Да, верно.

— А не считал ли ваш муж, что после этого Робинсон затаил обиду против него?

— Я не знаю. Вы спросили меня, не припомню ли я кого-то, вот мне и пришел на ум этот Робинсон, потому что… у Херби не было никаких врагов, мистер… простите, я забыла, как вас зовут?

— Карелла.

— Мистер Карелла, у Херби не было врагов. Вы не знали моего мужа так… так… вы не знали, что… за человек он был…

Она была на грани срыва, и Карелла быстро спросил:

— А вы когда-нибудь встречались с этим Робинсоном?

— Нет.

— Тогда вы не знаете, высокий он или низкий или…

— Нет, не знаю.

— Понятно. И ваш муж обсуждал с вами, как ему поступить с Робинсоном?

— Он только сказал мне, что ему придется засыпать Барни Робинсона, а это значит, что парню не быть… подающим — так кажется, он сказал.

— А он был подающим, да?

— Да, — сказала она и замолчала. — Думаю, да. Да. Подающий.

Это очень важная фигура в команде, миссис Лэнд, подающий.

— Неужели?

— Да, именно так. Поэтому есть такая вероятность, что помимо самого Робинсона кое-кто из других студентов мог быть недоволен поступком вашего мужа, как вы думаете?

— Я не знаю. Он никогда не упоминал ни о чем подобном, кроме одного этого раза.

— А кто-нибудь из его коллег когда-нибудь упоминал об этом случае?

— Мне, по крайней мере, об этом ничего не известно.

— Вы общались с кем-нибудь из его коллег?

— Да, конечно.

И они никогда не упоминали Барни Робинсона или этот случай, когда ваш муж завалил его?

— Нет. Никогда.

— А в шутку?

— И в шутку — нет.

— Ваш муж получал когда-нибудь какие-нибудь письма с угрозами, миссис Лэнд?

— Может быть, были телефонные звонки с угрозами?

— Нет, не было.

— Но, однако же, вы почему-то сразу вспомнили о Робинсоне, когда мы спросили, кто бы мог иметь обиду на вашего мужа?

— Да. Я полагаю, этот случай беспокоил Герби. Ну, то, что ему придется завалить этого парня.

— Он сам говорил, что это беспокоит его?

— Нет. Но я знаю собственного мужа. Он бы вовсе не упоминал об этом случае, если бы он его не беспокоил.

— А он рассказал вам об этом уже после того, как он завалил парня?

— Да.

— Сколько лет вы бы дали Робинсону?

— Я не знаю.

— А вы не знаете, на каком курсе он занимался?

— Что вы имеете в виду?

— Учился он на младших курсах или в аспирантуре? Может быть, он еще учится там.

— Я не знаю.

— Следовательно, все, что вам известно, это то, что ваш муж завалил на зачете по логике парня по имени Барни Робинсон, который играл в университетской бейсбольной команде.

— Да. Это все, что мне известно.

— Большое спасибо, миссис Лэнд, мы ценим…

Еще мне известно, что мой муж мертв, — монотонно произнесла Вероника Лэнд. — Я знаю это.

Среди мерзости окружающего запустения университетский городок возвышался островком науки и образцом современной городской застройки. В те далекие годы, когда планировалось и осуществлялось строительство университета, прилегавшие к нему районы считались чуть ли не самыми современными в городе. В них было разбито несколько маленьких парков, стояли ряды величественных особняков и жилые дома со швейцарами в дверях. Но трущобам тоже необходимо куда-то расти. В этом случае они двинулись в сторону университета, затем подошли к нему вплотную, потом обступили полностью, захлестывая обитель науки своей откровенной бедностью и враждебностью. Университет, тем не менее, продолжал оставаться островком культуры и образования — его зеленые лужайки, похоже, служили непреодолимой преградой для дальнейшего посягательства трущоб. По утрам можно было наблюдать как студенты и профессора, бок о бок, выходили из метро и с поклажей своих книг медленно пересекали прилегающий к университету район, где выражение «Острие Бритвы» воспринималось не названием романа Сомерсета Моэма, а фактом повседневной жизни. Как ни странно, но конфликты между местными жителями и университетским народом были крайне редки. Из серьезных происшествий припоминали два: однажды по дороге к метро ограбили студента и однажды чуть не изнасиловали молодую девушку, — а в общем, существовало нечто вроде неписанного соглашения о невмешательстве между сторонами, что позволяло гражданам трущоб и университетскому населению вести не зависящую друг от друга жизнь с минимальным вторжением извне.

Одним из представителей ученой братии был Барни Робинсон.