Леди Малфой

Пока я заливалась истеричными слезами, Габриэль уже удобно устроился на руках у Риддла и молчал. Как бы молчал. Все мы знали, что они в такие безмолвные минуты ведут между собой жаркие беседы, насколько они вообще возможны для ребенка неполных трех лет от роду и самого могущественного Темного мага на планете. Каждое воскресение, ровно в девять утра, после совместного завтрака, к нам являлся Волдеморт, пугая Кисси своим мрачным видом и еще более мрачной мантией. Габриэль мчался к нему сломя голову, а я мысленно ликовала, что не приходится тащить сына в замок Слизерина самой. Возвращали нам его всегда веселого и накормленного, а зачастую и одетого в чистую одежду. Он восторженно лепетал что-то о драконах, кусающихся книгах и скалах. Думаю, Риддл его чему-то учил, чем-то делился, и хвастался тем, чем хвастаться можно лишь перед детьми, чем-то потаенным и сокровенным, постыдным для «взрослых». Я нутром это чувствовала, хотите верьте, хотите нет. Однажды я даже сама рассмеялась своему предположению, и Драко насмешила до колик в животе, выдвинув теорию о детском кладе Тома Риддла. Ну а что? Может они его на скалах искали? Хоркруксы все были на учете, так что…

Это любопытство толкало на выдвижение столь бессмысленных гипотез, ведь никто мне ничего рассказывать не желал, у этой парочки всегда куча общих секретов, скрытых от посторонних глаз и ушей…

Наконец, Лорд вновь обратил на меня свой укоризненный взор и сказал:

— Мне все ясно, он объяснил, но ты больше не… доводи его до такого напряжения, он многое может, — уточнять, кто именно может, смысла не было.

— Я виновата…

— Я знаю! — Риддл подкинул Габриэля на руках, отчего тот счастливо завизжал и кинул его на кровать, не забыв стянуть ботиночки. — Ну а ты, мой герой, всегда защищай маму, это привилегия настоящих, храбрых магов! Понял меня? — он понял. И я тысячу раз пожалела, что сын услышал эти слова. Немало несчастных поплатится жизнью за оскорбление в мою сторону, косой взгляд или плохое намерение, я уж молчу про то, что будет с теми, кто осмелится мне угрожать в открытую. И возраст не станет ему помехой, увы…

Пока ребенок возился с многочисленными подушками на родительской постели, я подошла к Волдеморту и вновь осмелилась спросить про причину, по которой в 1998 году изменилась моя судьба и судьбы многих людей. Я и раньше заводила подобный разговор, но натыкалась на стену, а тогда, как мне показалось, настало время для ответа.

— Для чего он вам, мой Лорд?

Минута молчания, взгляд на крестника, нахмуренный белоснежный лоб и слова:

— В нем все мои знания, все. Они должны жить, я ведь не жив, ну не совсем жив, как ты понимаешь, а грядут перемены, Гермиона, большие перемены, — он наклонился к моему виску. — И Габриэль будет очень важен… — у меня ноги подкосились. Такой груз на такого кроху?!

— И давно?

— С крещения, — я разочаровалась. Значит знания не причем, и та толика зла в сыне не приобретена им, она все же врожденная…

«Развоплотиться он надумал что ли, чем ему собственный ум не мил?» — мысли о сыне ушли на второй план. С уходом Лорда Малфои пропали бы, растоптанные, как букашки! Слишком далеко мы зашли, обратного пути оттуда уже нет. Я ожидала реакции на такие свои мысли, уж больно сильным был всплеск эмоций, но Риддл лишь пытливо на меня смотрел, прямо как Дамблдор однажды, и не издавал ни звука.

— А вы что, мои мысли читать не можете? — я была поражена. — Или не хотите?

— Не могу.

— С тех пор?! — у меня челюсть отвисла.

— С тех, — он усмехнулся, а я невольно поежилась. — А что, в этой очаровательной юной головке есть неугодные мне мысли?

Я честно задумалась, вспоминая.

— Нет там таких мыслей…

— Вот видишь, а ты переживала!

— Когда?

— Тогда, в Риме. Не верила, что все способно измениться, а ведь изменения — это главный закон мироздания, Гермиона Грейнджер, не думающая плохо о Темном Лорде! — он засмеялся вполне обычным смехом, и ему начал вторить Габриэль, решивший хоть разочек показать матери, что способен веселиться не только в моменты, когда другим плохо. Мне, если честно, тоже хотелось смеяться, но что-то сдержало. Я лишь несмело улыбнулась. А теперь вот жалею, хохотать всегда стоит, если жизнь сама дарует такую возможность!

* * *

Носок, один детский носок в горошек и парочка переизданных правил, то есть законов, Волдеморта. Это всё, что я обнаружила под своей кроватью. Там было довольно пыльно, кстати. Кое-как я оттуда выползла, с еще большим трудом разогнулась и вновь забралась на постель. Смахнув с лица Люциуса «Пророка», страницы которого взлетали и шелестели каждый раз, когда супруг всхрапывал, я сложила руки на груди и глубоко задумалась. В комнате что-то изменилось, и это что-то от меня ускользало, я не могла этого понять, а оттого не могла и заснуть. Я облазила все углы, осмотрела два кресла у входа и одно у кровати, изучила изгибы ножек всей мебели, узор на шелковом ковре просмотрела, а он, зараза, мелкий! Я даже умудрилась залезть в камин, и не спрашивайте зачем, но все равно не успокоилась. Все вроде было на своих местах, но что-то меня беспокоило…