Гленн откинулся на спинку жёсткого стула, потёр заболевший затылок. Двухчасовое сидение над бумагами даром не прошло — головная боль вернулась. Последнее время она его не беспокоила. Гленн вздохнул, лукавит он с собой. Голова не болит потому, что он старается не вспоминать ничего, просто отпустил ситуацию. Решил, что со временем все сам узнает, будет искать бывших сослуживцев, людей, которые его знали. Одно имя ему известно-лэрд Мак-Конней. О нем говорила Линн, что он служил под его началом. Линн… Гленн недовольно поморщился. Что-то все меньше и меньше ему верится в невероятную свою любовь к ней, что ради нее он прекратил общение со своей семьёй, ни разу их не проведал за это время… Кошмары стали мучить по ночам меньше, особенно после того, как он стал по-тихому выливать тот отвар, что назначил лекарь. Тут Линн не обманула, лекарь был уже раза три с тех пор, как Гленн очнулся. Качал головой, бормотал — Удивительно живучий организм! — и вновь назначал противные отвары.
Да и Линн последние дни ходит какая-то задумчивая, отмахивается, когда к ней обращаются с вопросами. Раньше, когда он заходил в комнатушку, где Линн хранила все документы по ферме, она быстро убирала все в ящик стола, то с неделю назад сама предложила ему помочь с бумагами.
И, странное дело, пусть он не помнил ничего о налогообложении или законов о земле или торговле — тем не менее, работать с цифрами ему нравилось, и он почти уже полностью разобрался в документах. Нет, никакая информация его свыше не осенила, Линн просто назвала те суммы налогов, которые она платит ежегодно в королевскую казну, стоимость на рынке мяса, молока и прочих продуктов животноводства. Исходя из этого Гленн, и выполнил все выкладки. Даже нашел несколько ошибочных цифр у Линн.
Ещё одна странность. Если раньше старики — родители награждали ненавидящими взглядами только Линн, а на него, Гленна, не обращали никакого внимания, то теперь, когда он стал заниматься делами фермы вплотную — работать с людьми и животными, вести документацию — стали так же смотреть и ему в спину. Хотя он с ними и виделся за столом и то не всегда и не говорил им ничего, кроме "Добрый день!" и "Приятного аппетита!", все равно ненавидели. Странно это…
Не успел додумать эту мысль, как в комнатушку вошла Линн.
Выглядела она, как и последние дни, задумчиво — тревожной, но вместе с тем решительной. Как будто пришла к некоему решению проблемы, хотя вместе с тем побаивалась этого. То есть решение было рисковым. Гленну почему-то было забавно наблюдать все это, и вместе с тем, привычно. Как будто он уже видел подобное неоднократно.
Гленн, я хотела поговорить с тобой. Ты не думаешь, что тебе пора бы уже навестить свое поместье?
— Давай! — охотно согласился Гленн, при этом как бы со стороны наблюдая всю эту попытку предпринять некое действо — давненько я дома не был, родных не видел…
Линн недовольно поморщилась.
— Ну, я вообще-то имела в виду твое поместье, Малиновая пустошь. Я тебе давно хотела рассказать, да то ты без сознания был, потом едва-едва выздоровел, да и сам ты на эту тему не говорил, я думала, ты не хочешь начинать разговор про это. Теперь я понимаю, что ты просто не помнишь ничего. Но надо этот вопрос закрыть. Дело в том, что до меня, у тебя была женщина, и ты ее содержал, она кажется, англичанка, тихая, скромная женщина. У вас, вроде бы, был ребенок, не знаю, жив ли он сейчас. Да я даже и не знаю, твой ребенок был или нет. Я нисколько не ревную, ведь это было задолго до меня. И раз ты решил жениться на мне, то значит, отношения с той женщиной ты закончил. Ты сам один раз сказал, что последнее время жил с ней из-за ребенка, жалел мальчика, да и больше время проводил на службе, чем дома жил. Когда мы поженились, ты был намерен отправить ее к ней домой, даже ребенку намеревался помогать, я не была против, малыш же не виноват. А тут недавно я узнала, что эта женщина спокойно проживает в твоем поместье, распоряжается там, как хозяйка. И даже слова не говорит о тебе! Как будто тебя и не было никогда и поместье только ее. Мне кажется, пора бы тебе вмешаться и выгнать прочь беспардонную женщину. И не церемониться с ней, сразу же отправлять вон, не вступая с ней в разговоры.
Сказать, что Гленн был ошарашен — значит, ничего не сказать. Он чувствовал, что доля правды тут есть, но ещё больше нагромождено полуправды и лжи. Но это могло прояснить некоторые видения. Те, которые с ребенком. И женщину там звали Мэри. Но пока возражать Линн он не будет, надо посмотреть, к чему это приведет. Но Линн тут же добавила.
— Но только сейчас поехать не получится. Вскоре подойдёт время продажи скота, надо ещё возвращать с летних пастбищ в загоны на ферме, стадо молодняка. Волки скоро начнут подходить близко, могут быть большие потери среди скота. Так что поедем, как подойдут холода.
— А в горах уже может быть снег лежать, там он глубокий и ложится рано! — неожиданно для себя сказал Гленн и замер.