В Мэйтленд Хаузе Кейт Грей сидела в кресле в своей гостиной. Ее взгляд был прикован к страницам «Отелло» на случай, если кто-нибудь войдет, но она кипела, как перегретый паровой котел. Она не могла этого делать. Она не могла быть леди, как того хотела мама. Что она здесь делает, американка, привыкшая к пограничным городам и деревянным домам? Это не ее вина, что мама хотела снова пережить прошлое, превратив дочь в напыщенную, жеманную леди. Она была все той же простой Кейт Грей, дочерью старателя. Матери не следовало расставаться с обществом ради него.
Кроме того, леди не могли заниматься ничем интересным. Они только и делали, что вышивали салфеточки или читали возвышающие душу книги. У нее не было времени на то, чтобы быть леди. Теперь, когда они были богаты, нужно было делать настоящую работу, но мать настояла на том, чтобы Кейт отправилась к родственникам в Англию и там стала наконец настоящей леди. Мама не переставая говорила об этом и постоянно падала в обморок, так что папа в конце концов уступил. И вот она здесь, в Мэйтленд Хаузе, в окружении своей тетушки-вдовы, кузины Офелии и двоюродной бабушки Эмелайн. Она окружена и пригвождена, и у нее нет никакой надежды сбежать от этого чудовища, о котором мама всегда говорила, — «от Общества».
Да, она действительно оказалась в неприятном для себя положении, а все потому, что папа почти два года назад нашел золото. Кейт очень хорошо помнила тот день, потому что она как раз работала в то время, когда отец пришел домой и сообщил эту новость. Она делала грязную работу, за которую не взялась бы ни одна леди. Она стирала белье.
Во дворе за деревянным столом Греев стояло пять лоханей для стирки. Здесь работала Кейт и еще четыре женщины-китаянки. Кейт терла одежду о стиральную доску до тех пор, пока ее пальцы и ладони не начинали болеть. Мыльная пена брызгала ей в лицо. Грязная вода попадала на грудь. Она не смотрела ни на других женщин, ни на заходящее солнце. Ей нужно было закончить стирку до того, как на землю спустился вечерний туман.
Рубашка выскользнула из ее пальцев, онемевших от постоянного трения. Она склонилась над лоханью, чтобы ее выловить.
— Господи, пожалуйста, — молилась она над мыльной водой, — не дай маме увидеть меня.
Прядь волос упала ей на лицо. У нее были волосы цвета меди и корицы. Она откинула непослушный локон назад. Она не успела еще выпрямиться, как что-то обвило ее вокруг талии, и она почувствовала, что ее тянут назад. Борода уткнулась ей в левое ухо, а две руки сжали ее ребра.
— Бог мой, — сказал мужской голос. — Бог мой.
Кейт почувствовала, как ее подбросили вверх. Когда она снова опустилась на землю, мужчина прижал ее к себе, лицом к лицу, схватил ее за ягодицы и прижался к ней своим бедром. Слишком разъяренная, чтобы кричать, Кейт отвела руку назад и ребром ладони ударила его по носу. Он отпустил ее.
— Бог мой!
Кейт попятилась и, подойдя к табуретке, стоявшей возле лохани, схватила лежавший там револьвер. Она повернулась как раз в тот момент, когда мужчина снова направился к ней, и взвела курок.
— Стоять!
Мужчина подмигнул ей. Судя по его внешности, это был еще один старатель, только что вернувшийся со своего участка. Усталый, грязный, полностью освободившийся от всяческих манер за время изоляции У него была длинная борода, и от него разило лошадью, мулом и недельной давности потом. Он посмотрел на оружие и осклабился.
— Ну же, малышка, я не причиню тебе вреда. Опусти свою старую пушку. — Произнося эти слова, мужчина подошел поближе. Еще три шага — и его можно будет достать пулей.
— Проклятье — воскликнула Кейт. — Ненавижу, когда со мной разговаривают как с двухлетней!
Дуло револьвера опустилось вниз, и в тот же момент пуля разорвала землю в сантиметре от ног мужчины. Для такого большого мужчины он подпрыгнул очень резво. Он отскочил назад, не переставая повторять при этом свои льстивые слова. Внезапно он бросился к ней, и Кейт выстрелила во второй раз. Старатель завопил и схватился за руку повыше локтя. Затем он взвыл и бросился прочь со двора.
Задняя дверь дома распахнулась. Кейт посмотрела через плечо и увидела своих братьев. Робби сбежал по ступенькам, держа в руке ружье, за ним торопился Закария, а последней шла мама.
Вздохнув, Кейт вытерла пот со лба. Она вздрогнула, когда мать пронзительно закричала:
— О Боже! О Боже, о Боже, о Боже!
Робби остановился, направив свое ружье на удалявшегося старателя. Закария указал на мелькающие ноги мужчины и рассмеялся. Кейт сама с трудом сдерживала улыбку. Это было нелегко, так как мама непрерывно что-то лепетала и всплескивала руками, стараясь справиться с восемью нижними юбками и шелковой юбкой. Она пыталась протиснуться сквозь двери, которые никогда не предназначались для людей в подобной одежде. Восхищение Кейт усилилось еще больше, когда София протиснулась сквозь дверь и спустилась по ступенькам, умудрившись при этом не выставить наружу даже щиколотки.