Леди Неукротимость

Через секунду Алексис уже стоял над ней. Он отвернулся и принялся поправлять свою одежду. Все еще стоя к ней спиной и ухватившись руками за ручки средневекового кресла, он приказал Кейт привести себя в порядок. Охваченная смущением, чувствуя себя так, как будто бы она была каким-то образом повинна в его мучениях, она подчинилась. Закончив одеваться, она уселась на пол, поджав ноги, и в ожидании устремила взгляд на спину Алексиса. Он долго стоял, отвернувшись от нее, и единственным звуком в комнате было его неровное дыхание. Наконец он заговорил:

— Ты закончила?

— Да.

Он повернулся к ней лицом, ухватившись руками за спинку кресла.

— Впервые с тех пор, как мне исполнилось пятнадцать лет, я чувствую себя полностью лишенным присутствия духа. Ты полностью выпотрошила меня.

— Прости меня, — сказала Кейт. Набравшись смелости, она спросила: — С тобой все в порядке?

— Я приду в себя.

Облизнув губы и стараясь не краснеть, она попыталась объяснить ему:

— Это было такое прекрасное ощущение. Я не знала, что я испугаюсь, и я не знала, что причиню тебе боль.

Тихий мужской смех заполнил комнату, но она не обиделась. Он поднял глаза к потолку и покачал головой.

— Я слишком поздно осознал твое неведение. Это была моя ошибка. Я принял ум и самообладание за сексуальный опыт.

— И все же мне следовало бы знать это. Он уперся локтями в спинку кресла и недоверчиво улыбнулся ей.

— Как ты могла это знать?

— Пейшенс говорила мне. Это было довольно давно, но мне следовало бы помнить об этом. Она говорила, что мужчины становятся такими… такими, ну, я не помню, как это называется, но она говорила, что, когда с ними это происходит, они испытывают ужасную боль. Я забыла об этом, и я прошу прощения. Ты плачешь?

Она подпрыгнула, подбежала к Алексису и обняла его за плечи. Он обхватил голову руками, и все его тело тряслось.

Затем он поднял голову, и она увидела, что он снова смеется. Она улыбнулась ему в ответ.

— Слово чести, — сказал он, — к концу месяца я по твоей милости окажусь в бедламе. У меня такое ощущение, как будто мою душу вырвали из тела и превратили в фарш для пирожков.

— Это звучит просто ужасно.

Он коснулся пальцем кончика ее носа.

— Нет, я не думаю, что это так. По правде говоря, я уже не помню, когда я чувствовал себя таким живым, как сейчас.

— Значит, ты не сердишься на меня? Он поцеловал ее в щеку:

— Нет, моя мудрая глупышка.

Она улыбнулась ему, но не смогла ничего придумать в ответ. Он выиграл за счет ее слабости, за счет ее неведения в вопросах сексуальности и половой любви. Она не собиралась давать ему понять это. Но она не понимала, что сейчас произошло, и у нее было такое чувство, что он это понял. Сейчас ей нужно было как-то отвлечь его.

— Алексис, ты так и не дал мне сообщить тебе, что я изменила свое мнение.

— О чем? — спросил он, разыскивая под ковром забытую ими книгу.

— О твоих раненых солдатах. Я решила предоставить им свой дом. Тебе не кажется, что нам лучше найти архитектора и начать готовить его для размещения там людей?

Одним прыжком он очутился рядом с ней, и выражение триумфа и удовлетворения на его лице привело ее в замешательство.

— Спасибо, маленькая дикарка.

Он взял ее руку, разжал пальцы и поцеловал в ладонь.

При его прикосновении Кейт забыла о его странной реакции на ее новость и позволила ему проводить ее в замок. Когда она вышли во внутренний двор, ей внезапно пришло в голову, что Алексис де Гранвиль, в конце концов, не был таким уж змеем. Хотя, если подумать, то у него действительно была чудесная твердая задница.

ГЛАВА 9

Предки де Гранвиля, их мужская часть, наверное, от души хохотали над ним. Он отпустил ее. И не только отпустил, но и проводил в библиотеку, чтобы она смогла написать своему проклятому мистеру Поггсу. Пересекая широкими шагами большой зал, Алексис прошел мимо гобелена, на котором отважный воин поражал беспомощных саксов. Этот дикарь, Норман Филип де Гранвиль, не остановился бы до тех пор, пока не поимел бы девчонку пять или шесть раз. Втянув голову в плечи, Алексис быстро миновал гобелен, как будто боялся увидеть, как черноволосый лорд презрительно смотрит на него.

Господи, он расплачивался за свой собственный идиотизм. Он до сих пор так и не расслабился, и единственное, что он смог сделать, прежде чем потерять контроль над собой, — это дойти до своей гостиной. Он с силой захлопнул за собой дверь. Его губы растянулись так, что стал виден хищный оскал зубов. Подбежав к столу, он схватил лежавшие на нем книги и бумаги и швырнул их на пол.

Он стоял посреди беспорядка, нервно сжимая и разжимая кулаки и скрипя зубами, а его взгляд шарил по комнате в поисках чего-нибудь бьющегося. Он заметил греческую вазу и направился к ней. В этот момент бедный Мередит постучал в дверь и вошел в комнату, неся на подносе конверт.

— Ныряй, Мередит!