Леди-плутовка

Дженкс изучал полотно с таким же вниманием, как страницы писем. Взгляд его скользил слева направо, потом сверху вниз, но в лице его, в отличие от Эндрю, не было ни малейших признаков похоти. Слава богу!

Изабел и не подозревала, что все это время задерживала дыхание, и что наклонила голову, чтобы видеть то же, на что смотрит Дженкс, хотя прекрасно знала каждую деталь. Три молодые женщины в прозрачных одеяниях стояли кружком. Одна – спиной к художнику – или зрителю? – демонстрируя впечатляюще округлые ягодицы. Руки женщин были подняты и переплетены, словно в сложном танце, длинные распущенные волосы струятся по плечам, однако лица оставляют открытыми.

Для Изабел их лица были куда привлекательнее, чем грациозная нагота: резко обрисованные черты, взгляды отведены друг от друга. У той, чье лицо было видно лучше всего, уголки губ слегка опущены. Несмотря на затейливый танец, эти прелестные женщины из прошлых веков были одиноки и несчастны.

А может, она читает на их лицах собственные чувства? Эти женщины на картинах, которые хранил Эндрю, напоминали всех остальных – гологрудые, без волос на интимных местах, поразительно выписанными фигурами, бледной, как мрамор, кожей. Они были почти реальными и все же решительно неземными.

– Не могу представить, кто способен заинтересоваться подобными вещами, – заметил Дженкс. – Но что я знаю? Я скромный офицер полиции.

– То, как вы это сказали, вовсе не прозвучало слишком уж скромно.

Дженкс пожал плечами. Изабел поставила картину на пол и повернула изображением к стене.

– Видите ли, это этюд к гораздо большей картине. Итальянцы называют ее «La Primavera» – «Весна».

– Эти три женщины тоже символизируют весну?

– Нет, это младшие богини. Три грации. Вывезти огромную законченную картину из Италии было невозможно, но Морроу твердо решил купить этот этюд. Считал, что сначала был написан он, а уж потом «Весна».

Она снова натянула ткань на картины.

– Но почему художник пишет одно и то же несколько раз? Помимо финансовой выгоды, конечно.

Прежде чем повернуться к Дженксу, Изабел откашлялась:

– Думаю, что это фрагмент, который больше всего может заинтересовать джентльменов.

– Боже, спаси меня от джентльменов, – пробормотал Дженкс. – Ну хорошо. Значит, эта картина у вас, а другая – у герцога Ардмора.

Изабел кивнула.

– И я хочу поменять их местами. Понимаю, что Анджелес, возможно, и не распознает подделки, но если распознает…

– Возможность, которую надежно устранит ваш умный план, – закончил Дженкс. – Если герцог отдаст Анджелесу подлинник, нежелательных вопросов не возникнет.

– Я тоже так думаю.

Неужели фонарь мигает? Изабел надеялась, что нет. Хотя у них был запасной фонарь плюс бумажные жгуты и свечи, тошнотворные воспоминания о тех минутах, когда она была заперта в темноте, заставили ее вздрогнуть.

– Видите, с чем нам приходится работать! Но, может, вернемся в ту часть дома, в которой не так жарко и которая не скрыта за фальшивой стеной?

– Через минуту.

Комната была невелика, и когда он шагнул к ней, оказался слишком близко.

– Я сказал, что помогу вам, и сдержу слово, но должен предупредить, что не проигнорирую все те свидетельства, которые удастся найти.

Ясный взгляд его карих глаз и плотно сжатые губы выражали решимость.

Изабел непонимающе уставилась на него.

– Свидетельства чего?

– Улики, касающиеся смерти вашего мужа.

– Они еще могут отыскаться?

– Не знаю, но если найдутся, я… намерен обратить на них самое пристальное внимание и даже специально их поискать.

Они молча смотрели друг другу в глаза. Наконец, Изабел отвела взгляд и оглядела потайную комнату. Здесь находится что-то вроде доказательства, а она наткнулась на него только через полгода после смерти Эндрю.

– Что же, это справедливо. Даю вам свое благословение, офицер Дженкс.

– Есть вероятность, что мы обнаружили нежелательные улики об обстоятельствах смерти вашего мужа.

– Что может быть нежелательнее, чем сама смерть?

Дженкс вскинул брови, а Изабел вздохнула.

– Нет, я не ожидаю ответа, хотя, должно быть, у вас на кончике языка вертится не менее двадцати.

– О, не более полудюжины.

Изабел присела, чтобы поднять фонарь, который поставила у двери, и, еще не успев взять его в руки, успокоилась. Ручка была теплой, неяркое пламя мигало в темно-синем свете раннего вечера.

– Дело было закрыто, – выговорила она медленно. – Этого не следовало делать?

– А вы как думаете?

Изабел проглотила отрицательный ответ и попыталась получше подобрать слова. Дженкса в отличие от остальных знакомых ничуть не тревожило ее молчание. Он просто ждал, когда она заговорит, наблюдая за ней с бесконечным терпением.

Нет, она не знала, стоило закрывать дело или нет. Будь Мартиндейл менее решительно настроен защитить свою сестру любой ценой, вероятно, судья вынес бы заключение, что Эндрю покончил с собой. И тогда ее мужа похоронили бы в неосвященной земле, все его доходы заморозили бы на год, а для Изабел это означало позор и бедность, пусть и временную.