Леди Полночь

– Ты поделилась со мной тем, что тебе дорого, – объяснила она. – Ты поделилась Блэкторнами. И я решила, что я тоже могу кое-чем поделиться с тобой.

– Как я рада, что ты приехала! – порывисто воскликнула Эмма, и Кристина покраснела. – Даже если во многом из-за Марка. И даже если ты не хочешь раскрывать другие причины.

Кристина пожала плечами.

– Мне нравится Лос-Анджелес. – Она слегка улыбнулась. – А ты уверена, что не хочешь посмотреть глупые фильмы и поесть мороженого?

Эмма глубоко вздохнула. Джулиан однажды признался, что, когда ему становится слишком тяжело, он мысленно откладывает некоторые проблемы и чувства в долгий ящик. «Стоит закрыть их в этом ящике, – сказал он, – и они больше тебя не беспокоят. Их просто нет».

Она представила, как запирает в ящик воспоминания о найденном в переулке теле, о Себастьяне Моргенштерне и Конклаве и о разрыве с Кэмероном, как отправляет туда же свое стремление найти ответы, и свою злобу на этот мир за гибель родителей, и жажду встречи с Джулианом и всеми остальными. А потом – как убирает этот ящик с глаз долой, туда, где его не найти и откуда уже не достать.

– Эмма? – тревожно окликнула ее Кристина. – С тобой все в порядке? Такое впечатление, что тебя сейчас стошнит.

Замок на ящике щелкнул, и Эмма забыла о нем. И тут же улыбнулась Кристине.

– Я за мороженое и глупые фильмы, – сказала она. – Вперед!

Небо над океаном озарилось розоватыми лучами заходящего солнца. Эмма перешла с быстрого бега на бег трусцой. Она тяжело дышала. Сердце гулко колотилось в груди.

Обычно Эмма тренировалась с оружием по утрам и вечерам, а бегала на рассвете, но после бессонной ночи, проведенной с Кристиной, она проснулась очень поздно. Весь день она лихорадочно перебирала свои документы, звонила Джонни Грачу, чтобы выведать у него все об убийствах, делала заметки для стены и не могла дождаться, когда появится Диана.

В отличие от большинства наставников, Диана не жила в Институте с Блэкторнами: у нее был собственный дом в Санта-Монике. Вообще-то Диане сегодня нечего было делать в Институте, но Эмма уже послала ей шесть сообщений. Или даже семь. Кристина отговорила ее посылать восьмое и предложила вместо этого отправиться на пробежку, чтобы успокоить нервы.

Эмма наклонилась, уперлась руками в колени и попыталась восстановить дыхание. На пляже почти никого не было, не считая нескольких парочек простецов, которые возвращались к машинам, припаркованным на шоссе, после вечерней прогулки.

Интересно, сколько километров Эмма пробежала по этому пляжу за годы, проведенные в Институте? Каждый день – по восемь. И еще как минимум три часа тренировок в классе. Половину шрамов на своем теле Эмма заработала сама, приучаясь правильно падать с высоченных стропил или сражаться босиком, стоя на битом стекле.

Самый жуткий шрам красовался на предплечье, и в каком-то смысле Эмма тоже была виновата в его появлении. Он был оставлен Кортаной в тот день, когда погибли родители. Джулиан вложил меч ей в руки, и она сжала его, несмотря на боль и хлынувшую кровь, и по щекам ее покатились слезы. На предплечье осталась длинная белая линия, из-за которой Эмма порой стеснялась носить платья без рукавов и спортивные майки. Ей казалось, что даже другие Сумеречные охотники будут глазеть на ее шрам и гадать, откуда он взялся.

Но Джулиан никогда не глазел.

Эмма выпрямилась. Стоя у линии прибоя, она видела на холме Институт, выстроенный из стекла и камня. Она видела мезонин Артура и даже темное окно собственной спальни. Этой ночью она спала беспокойно, и во снах ей то и дело являлся этот простец, и руны у него на коже, и руны на коже родителей. Она пыталась понять, что сделает, когда найдет убийцу. Разве есть на свете такая боль, которая сможет хоть как-то возместить все то, что она потеряла?

Ей снился и Джулиан. Этот сон она толком не запомнила, но проснулась с образом друга перед глазами – высокого, стройного, с волнистыми темно-каштановыми волосами и блестящими сине-зелеными глазами. Темные ресницы и светлая кожа, привычка грызть ногти в минуты волнения, уверенное владение оружием и еще более уверенное – кистью и красками. Джулиан был перед ней как на ладони.

Тот самый Джулиан, который возвращался завтра. Тот самый Джулиан, который понял бы все ее чувства. Она так долго ждала зацепки в деле о гибели родителей, что теперь, когда та наконец-то нашлась, мир вдруг наполнился путающими возможностями. И Джулиан смог бы это понять. Эмма вспомнила слова, которые Джем, в прошлом Безмолвный Брат, помогавший с церемонией парабатаев, сказал о месте Джулиана в ее жизни: он сказал, что в китайском языке, который был для него родным, есть выражение «чжи инь», означающее «тот, кто понимает твою музыку».

Эмма не умела играть ни на одном инструменте, но Джулиан действительно понимал ее музыку. Даже музыку мести.