Леди Полночь

Марк посмотрел Кьерану в глаза и увидел в них, как и всегда, ночное небо. И почувствовал предательскую тягу в груди, которая шептала ему, что облака могут стать ему дорогой. Что ему не обязательно волноваться о том, что заботит людей: о деньгах, о крыше над головой, о законах и правилах. Он может скакать по небу над ледниками, над густыми лесами, о существовании которых люди и не догадывались. Он может спать среди руин городов, затерянных веками. Ему не нужна была бы крыша над головой, он довольствовался бы и одеялом. Он мог бы лежать в объятиях Кьерана и считать звезды.

Но он всегда называл звезды именами братьев и сестер. Мысль о свободе была прекрасна, но иллюзорна. Человеческое сердце всегда сковано цепями любви.

Марк снял с шеи цепочку, на которой висела эльфийская стрела. Он коснулся руки Кьерана, повернул ее ладонью вверх и вложил в нее кулон.

– Стрелы Дикой Охоты мне больше не понадобятся, – сказал он. – Возьми ее и вспоминай обо мне.

Кьеран сжал стрелу в кулаке, его костяшки побелели.

– Пока не померкнут все звезды, я не забуду тебя, Марк Блэкторн.

Марк легко коснулся щеки Кьерана. Глаза принца фэйри были огромны, но в них не было слез. И все же Марк видел в них великую дикость одиночества. Тысячу темных ночей без надежды вернуться домой.

– Я не прощаю тебя, – сказал он. – Но ты пришел помочь нам. Я не знаю, что бы случилось, если бы ты этого не сделал. Поэтому, если я понадоблюсь тебе – если понадоблюсь по-настоящему, – зови меня, и я приду.

Кьеран полуприкрыл глаза.

– Марк…

Но Марк уже отвернулся от него. Кьеран смотрел ему вслед. Хоть сам он не произнес ни слова и не пошевелился, стоявший у обрыва Ветрогон поднялся на дыбы и заржал, рассекая копытами воздух.

Окно Джулиана выходило в пустыню. За последние пять лет у него была масса возможностей перебраться в комнату Марка, откуда был виден океан, но это означало расстаться с надеждой на то, что Марк однажды вернется. Кроме того, это была единственная комната с небольшим диванчиком у подоконника, на котором лежали потертые подушки. Они с Эммой долгие часы проводили здесь вместе, читая и рисуя, и солнце, пробиваясь сквозь стекло, обращало ее светлые волосы огнем.

Теперь он сидел на диванчике один. Окно было приоткрыто – Джулиан надеялся, что свежий воздух прогонит запахи, которые преследовали его даже после душа: запахи крови и влажного камня, морской воды и черной магии.

Вот все и закончилось, подумал он. Даже самая странная ночь в его жизни. Клэри отвела их с Эммой в сторонку, когда Ансельма схватили, обняла их и напомнила, что они в любой момент могут ей позвонить. Джулиан понял – так Клэри мягко намекнула им обоим, что нет ничего страшного в том, чтобы разделить с ней всю тяжесть, которую им приходится нести у себя на плечах.

А еще понял, что никогда этого не сделает.

Телефон зазвонил. Он взглянул на экран – пришло сообщение от Эммы. Она прислала ему фотографию. Никаких слов – просто снимок ее гардеробной: открытая дверь, фотографии, карты, записки, газетные вырезки.

Натянув джинсы и футболку, Джулиан вышел в коридор. В Институте царила мертвая тишина. Все спали. Единственным звуком был шорох пустынного ветра, который скользил по камню и стеклу.

Эмма сидела в изножье кровати. Телефон лежал на полу возле нее. Она была в длинной ночной рубашке, исчерченной полосами, которые казались ослепительно белыми в свете луны.

– Джулиан, – сказала она, даже не обернувшись. – Ты ведь не спал? Я почувствовала, что ты не спишь.

Она поднялась на ноги, не сводя глаз с гардеробной.

– Не знаю, что теперь со всем этим делать, – призналась она. – Я так долго собирала любые зацепки, любые улики, строила догадки и предположения, думала об этом и ни о чем больше. Это было моей великой тайной, это вело меня по жизни. – Она посмотрела на Джулиана. – А теперь это просто шкаф, забитый мусором.

– Я не знаю, что тебе с этим делать, – ответил Джулиан. – Но точно знаю, что сейчас тебе не стоит об этом думать.

Волосы Эммы были распущены и струились у нее по плечам. Джулиан с силой вдавил пальцы в ладони, чтобы не притянуть ее к себе, не зарыться в эти волосы лицом и руками.

Вместо этого он посмотрел на заживающие раны у нее на руках, на бледнеющий красный ожог на запястье – на все свидетельства того, что ночка выдалась не из легких.

Но, с другой стороны, а когда им бывало легко?

– Марк остается, – сказала Эмма. – Верно? Конклав ведь не может теперь отправить его обратно?

«Марк. Прежде всего она подумала о Марке». Но Джулиан отбросил эту мысль – она была смешной, даже нелепой. Им ведь уже не по двенадцать лет.

– Не может, – ответил Джулиан. – Официально он не был изгнан. Его только запрещалось искать. И мы не искали его: он сам нашел дорогу домой. К тому же, учитывая его помощь в деле с Малкольмом, если Конклав и попытается что-то предпринять, поддержки он не найдет.

Эмма мимолетно улыбнулась ему, а затем залезла в кровать и сунула под одеяло свои длинные ноги.