Леди Сирин Энского уезда

— А еще имена новорожденным у нас забавно дают. Представь себе — рожает некая достопочтенная пикси. То есть ты понимаешь, что любая рожающая пикси как минимум достопочтенна, а как максимум — вообще свята. Потому что матриархат, видишь ли. Вот рожает она, значит, тужится, а вокруг толпится несколько десятков родичей с разными безделушками в руках. Потому что назвать свое чадо молодая мать должна незамедлительно после рождения, грубо говоря — первое слово, которое ей придет на ум, и станет именем младенца.

— И семья пытается настроить ее мысли на нужный лад? — Мне действительно были интересны эти обычаи.

— Ну да. — Пак развалился на моем плече, а я чувствовала себя стервой, подтачивающей исподволь плотину крепкой мужской дружбы. Взгляды Ларса в нашу сторону были полны ревности, красноречивые такие взгляды.

— У народа нашего именно для таких случаев куча всякой красоты припасена, даже чуланы специальные родильные существуют, где этот хлам хранится — любимые картинки, драгоценности и всякое такое. Вот мама — Бусинка, потому что бабушке моей дед во время родов прямо под нос бисерную вышивку подсовывал.

— А почему ты Пак?

— А я маму за грудь первым делом цапнул, вот она и выдала: «Ах ты, мелкий пакостник!» — неохотно ответил зеленый. — Потом, конечно, поменять хотела. Но жрецы не позволили — обычай, говорят, никто нарушать не смеет, тем более предводительница племени, которая сама примером во всем быть должна. Со временем длинное прозвище сократилось, так что…

— Знаешь, Даша, а он ведь даже мне о тайне своего имени не рассказывал, — ревниво процедил Ларс. — Что-то в тебе есть, располагающее мужские сердца к откровенности.

Пак продолжал разливаться соловьем:

— Так что если ты где-нибудь услышишь — Ахты или еще какую-нибудь вариацию на тему, — это тоже буду я.

— Тогда я буду звать тебя Ахтымелом, мой велеречивый друг.

— А как ты с Ларсом познакомился?

Бестактное замечание Ларса мы с Паком дружно проигнорировали.

— Как, как… Блуждал я, одинокий изгнанник. Недопивал, недосыпал. А тут эта громадина как раз мимо караван вела. Богатый караван — с золотом и мягонькими хуманскими рабыньками.

— Он разбойничал, — опять вклинился в беседу Ларс. — Сложная система ловушек, в которую мы вляпались на тракте, досталась мелкому пакостнику по наследству от…

— Ты работорговец? — с ужасом уставилась я на блондина.

В принципе (теоретически и с большой натяжкой) я была готова простить своему избраннику многое — небольшие проблемы с законом, излишнее женолюбие, дурной характер. Но работорговля?! Хижину дяди Тома в детстве все читали ну или смотрели? Я, некогда загнанная в Энский ТЮЗ волевым решением директора нашей средней школы, помнится, рыдала над нелегкой судьбой подневольного заслуженного артиста, выкрашенного гуталином в аутентичный шоколадный цвет. Да черт с ними, моими психологическими травмами. Раб — это собственность, это одушевленное орудие. Рабство — это плохо, гадко, отвратительно и бесчеловечно.

— Я ухожу! — заорала я, входя в раж. — Я не хочу находиться в одной компании с нелюдями, которые к тому же попирают основные людские законы! О хартии прав человека вы, наверное, слыхом не слыхивали? Объясните мне, как можно владеть личностью, будто это вещь? Как?!

Охотник растерянно пытался меня утихомирить:

— В каждом мире свои порядки.

— Значит, этот мир меня не устраивает!

— Может, забодяжим революцию? — радостно предложил Пак. — Я знаю одного типа, который дешево протащит сюда броневик…

— Железный? — заинтересовался охотник.

— Нет, — покачал головой пикси. — Картон, папье-маше. Мужик этот реквизитором в театре работает. У них как раз всякое старье, не отвечающее веяниям эпохи, списывают.

— И зачем нам игрушечная техника?

— Ну как… Дашка на нее влезет и будет взывать к фейрийской интеллигенции, верхи которой не могут, а низы не хотят. «Товагищи!» — скажет она им…

— Ты опять смотрел по ящику всякую ерунду!

— Я изучаю мир, который нас так радушно приютил, его историю и культуру. Это называется — интегрироваться в общество.

— Это называется — бред! — выкрикнула я, стремясь принять участие в диалоге. — Я немедленно возвращаюсь домой!

Обиженный блондином Пак оскалился.

— С удовольствием посмотрю, как у тебя это получится.

— Тогда я просто сдамся паладинам, только бы ваших гнусных рабовладельческих рож не видеть! Плантаторы!

— Тебе захотелось самой стать рабыней? Наложницей Эмбера? — Охотник раздраженно отвернулся.

Я заплакала.

— Не его это был караван, не его, — пискляво завел Пак, нарезая круги вокруг моей головы. — Не Ларса. Он просто его вел. Ж-ж-ж… Караван! Проводником он был, девка ты истеричная! Ж-ж-ж… Про-вод-ни-ком! Просто делал свою работу…

Зеленый картинно всплеснул руками, накренился и всем телом впечатался в ближайший сосновый ствол. Шмяк! На землю спланировала задорная тирольская шляпка, следом плюхнулся пикси, двузубая серебряная вилка звякнула о камень.

Я шмыгнула носом; наступила тишина. Пак лежал на спине, раскинув крылышки, его грудь равномерно вздымалась и опускалась.