Леди Сьюзен

В «Гордости и предубеждении» Остен повернула рычажок, контролирующий температуру комедии, таким образом, что придала ей некоторую лихорадочность любовного романа. И Соперница, и Антигерой — фигуры почти мелодраматически фарсовые: себе во вред кусачая хищница Кэролайн Бингли и снедаемый жалостью к себе же распутник Джордж Уикхэм. Конечно, некоторые второстепенные трудности они создают, но ни тот, ни другая отнюдь не способны сколь-нибудь основательно поколебать привлекательность главной героини. Ибо Элизабет Беннет, далеко опережая всех прочих, являет собой самую распребезупречно восхитительную героиню во всем собрании сочинений Остен. А что до Героя, то и здесь мисс Остен в кои-то веки за свою недолгую жизнь не поскупилась. Он высок, темноволос, хорош собой, мрачен, умен, благороден и устрашающе богат: обширное имение, дом в городе и десять тысяч в год «чистыми». Приданое его сестры Джорджианы составляет тридцать тысяч фунтов, тогда как все достояние самой Элизабет — едва ли фунт в неделю. Нет на свете читателя, который устоял бы, когда желаемое выдается за действительное столь беззастенчиво, как в «Гордости и предубеждении», но имеются очевидные свидетельства того, что сама мисс Остен никогда себе этого не простила. «Мэнсфилд-парк» стал ее — и нашей — епитимьей. По мере того как увядали ее собственные матримониальные перспективы, усохли до скромной надежды на респектабельность и романтические мечты. «Доводы рассудка» — это поэма о втором шансе. А затем пришла смерть.

Этой осенью, когда показ нового сериала был в самом разгаре, взволнованные зрители в слезах названивали на Би-би-си, умоляя уверить их в том, что судьба еще улыбнется злосчастным влюбленным, что все образуется. Меня среди этих зрителей не было, но я им сочувствовал. И очень хорошо понимал, почему в два часа разошлись видеокассеты с «Гордостью и предубеждением», в разгар телепоказа пущенные с лотка. Помнится, когда я сам впервые, в возрасте четырнадцати лет, взялся за этот роман, то, прочтя двадцать страниц, кинулся осаждать кабинет мачехи, пока та не сжалилась и не выложила все, что мне горелось узнать. А узнать мне было невтерпеж, что Дарси женится на Элизабет, а Бингли — на Джейн. Мне хотелось этого так сильно, как ничего другого за всю мою прежнюю жизнь. «Гордость и предубеждение» — это манок. Непостижимым образом — и, полагаю, образом уникальным — книга не перестает манить вас к себе. Даже сейчас, открывая ее, я ощущаю жар все того же ненасытного ожидания, несмотря на то что перечитывал роман раз пять или шесть. Как это возможно, когда жанр сам по себе предполагает достижение цели? Простейший ответ состоит в том, что эти возлюбленные и впрямь предназначены друг другу — самим творцом. Они сконструированы один под другого: сведены — паз в паз — г в брачную цепь.

Эндрю Дэвису, который адаптировал роман для телевидения, достало проницательности повести себя этакой художественной повивальной бабкой и перетащить дитя со страниц на экран в виде, поелику возможно, не искалеченном. Что ни говори, а перед ним был пример фильма 1940 года с Лоренсом Оливье и Грир Гарсон в главных ролях (опирающийся на сценарий, написанный, среди прочих, Олдосом Хаксли): прямое доказательство тому, что любое вмешательство в текст низводит оригинал до размягчающей невнятицы. Прочтение Хаксли ужасающе бодрое; там даже леди Кэтрин де Бёр — симпатяга. И все-таки экранизатор — он экранизатор и есть. Ничего не попишешь, приходится делать, что полагается. А добродетельные и недремлющие «джейнисты» настороже — чуть что, и поднимут шум, если хоть слегка нарушен декорум.

В самом начале, видя Элизабет в спальне, которую она делит с Джейн, мы слышим, как она говорит: «Если б я могла полюбить человека, который полюбит меня всего с пятьюдесятью фунтами в год, я была бы очень довольна». Тем самым мы знакомимся с финансовой ситуацией (а вскоре после того наблюдаем мистера Беннета вздыхающим над конторской книгой); однако таким образом Элизабет приписывается склонность к бесплодной мечтательности, что несколько противоречит ее демонстративному стоицизму. Позже, когда разразится скандал по поводу бегства Лидии, а Дарси мрачно расстанется с Элизабет в гостинице возле Пемберли, Остен пишет: «Элизабет осознала всю невозможность того, что теперь они когда-нибудь встретятся с той сердечностью, которая отличала их последние свидания в Дербишире». В фильме это переводится строчкой внутреннего монолога: «Я больше никогда его не увижу». Таким образом, слова Остен выказывают стойкость перед лицом несчастья, тогда как строка Дэвиса — это признание в любви, которой Элизабет пока еще не испытывает. Каждый сдвинутый камешек угрожает цельности всего здания.