Леди Сьюзен

— Когда Том Мазгрейв только появился в наших краях, — продолжала мисс Уотсон, словно не слыша ее, — сердце мое принадлежало молодому человеку по имени Первис. Он был близким другом Роберта и немало времени проводил у нас. Все находили, что мы с ним прекрасная пара. — За этими словами последовал вздох, встреченный почтительным молчанием меньшей сестры; однако Элизабет вскоре сама возобновила рассказ: — Ты, конечно, желаешь знать, отчего наш союз так и не сложился и отчего он теперь женат на другой, я же до сей поры не замужем. Однако спрашивать об этом следует не меня, а его самого; а еще вернее — нашу Пенелопу. Да, да, Эмма! Не кто иной, как Пенелопа, явилась виновницей нашего с ним разлада. Ради устроения собственной судьбы она готова жертвовать всем — и всеми. Я доверилась ей; она же настраивала его против меня, делая все, чтобы отбить у меня возлюбленного. Кончилось тем, что он вовсе перестал у нас бывать и вскоре женился на другой. Пенелопа не видит в тогдашнем своем поведении ничего зазорного; я же полагаю его предательством — худшим из предательств. Она разрушила мое счастье, и я никогда уже не смогу полюбить другого, как Первиса. Что же до Тома Мазгрейва, то ему, на мой взгляд, ни за что не выдержать сравнения с Первисом.

— То, что ты говоришь о Пенелопе, поражает меня, — взволнованно проговорила Эмма. — Предательство, соперничество меж сестрами — возможно ли такое? Я уже страшусь встречи с нею… И все же надеюсь, что ты заблуждаешься; надеюсь, это просто внешнее впечатление.

— Ты не знаешь Пенелопы! Ради замужества она пойдет на все; да она, пожалуй, и сама тебе это подтвердит. Послушайся меня: не доверяй ей своих секретов, не открывайся ей! В ней, разумеется, найдется много хорошего, но, когда надо блюсти свою выгоду, она готова забыть и честь и совесть. Я всем сердцем желаю ей сделать хорошую партию; да, ей я желаю этого даже более, чем себе.

— Да, да, я понимаю! Испытав такую боль, твое сердце вряд ли станет стремиться к замужеству.

— Оно и не стремится; однако же замужество требуется нам всем. Сама я куда охотнее провела бы свою жизнь в одиночестве; сегодня приятная компания, завтра бал — мне этого было бы вполне достаточно. Но мы не можем вечно быть молоды, а отец не в состоянии обеспечить нас всех. Стариться же среди бедности и насмешек — участь незавидная. Увы! Первис потерян для меня безвозвратно; но разве многие в обществе связаны браком с предметом своей первой любви? Я сознаю, что не должна отвергать другого за то лишь, что он не Первис. И все же — вполне простить Пенелопу я вряд ли сумею. — Эмма задумчиво качнула головой. — У Пенелопы, впрочем, тоже не все в жизни идет гладко, — продолжала старшая мисс Уотсон. — Вскоре Том Мазгрейв перенес знаки своего внимания с меня на нее, и она также очень увлеклась им; однако ее ждало жестокое разочарование. Он, как всегда, не имел серьезных намерений; поволочившись за ней в свое удовольствие, он бросил ее и занялся Маргарет, так что отвергнутая наша Пенелопа оказалась в жалком положении. С тех пор она неустанно пытается устроить свою судьбу; и хотя не называет нам предмета своих вожделений, я все же догадываюсь, что это доктор Хардинг — богатый старик, дядя подруги, у которой она гостит в Чичестере; она уже потратила на него немало усилий и еще более времени, но увы! — пока что безрезультатно. Прощаясь с нами перед самым твоим приездом, она обещала, что едет в последний раз. Ты, верно, и не догадывалась, что за дело держит ее в Чичестере, что вынудило ее покинуть Стэнтон как раз тогда, когда ее сестра, после стольких лет, возвращается домой?

— Да, признаться, это мне в голову не приходило. То, что она именно теперь приглашена к миссис Шоу, я полагала досадным совпадением; я надеялась застать дома всех своих сестер и подружиться со всеми.

— Сдается мне, что у доктора случился приступ астмы — вот она и заторопилась. Все семейство Шоу на ее стороне — во всяком случае, у меня сложилось такое впечатление: сама она не очень-то откровенничает. Просить совета у сестер не в ее привычках. «От многих советчиц, — говорит она, — многое зло». Что ж, пожалуй, ей виднее.

— Да, участь ее и впрямь незавидна, и мне очень жаль ее, — сказала Эмма, — но все же я не могу принять таких суждений и буду ее остерегаться. Подобная напористость свойственна скорее мужчинам, нежели женщинам. Как можно, забыв все на свете, думать об одном только замужестве и преследовать мужчину единственно ради этого? Не могу этого понять. Бедность, без сомнения, великое зло, но для женщины, тонко чувствующей и просвещенной, все же не наихудшее. Я скорее соглашусь быть школьной учительницей — а уж хуже некуда, — чем выйти за человека, к которому не питаю никаких чувств.