Леди Смерть (СИ)

Переступив порог жилища, я сразу замечаю на полу кровавые, гниющие тряпки. Значит я точно по адресу. Хозяйка ведет меня в самую дальнею комнату, потолки настолько низкие, что мне приходится наклонять голову, дабы не сбить шляпу. На маленькой кровати лежит мальчик, наверно лет десяти не больше. Да, самое страшное это видеть, как умирают дети, пока ты стоишь и не знаешь как ему помочь. Тяжело вздохнув, я подхожу ближе. Мальчик лежит на спине, его веки плотно закрыты. На лбу выступил пот, его тонкая ночная сорочка прилипла к телу. Осмотрев ребенка, я нашла как минимум шесть небольших язв. Выпрямившись по возможности, я позвала его мать. Помимо ее и этого малыша, я замечаю еще детей разного возраста. Скорее всего, они увидели меня еще на улице, через маленькое грязное окошко. Малыши прижимались к друг другу о чем то перешептываясь. Женщина подошла ко мне с застывшими слезами на глазах. Как бы больно мне сейчас не было, я произношу роковые слова.

— Мальчик не протянет до вечера, — женщина ахает, падая на пол. Ее рыдание отражаются от пустых стен этой лачуги. Я продолжаю говорить, — Вы тоже заражены, если вы позволите, я осмотрю и других членов семьи. Дабы убедится, что у них есть шанс выжить.

— Если я умру, у них не будет этого шанса. Прошу, умоляю вас, — женщина хватает меня за ноги и плащ, — Помогите, возьмите моих детей с собой.

Выдернув из ее ослабевших рук свой плащ, я разворачиваюсь, чтоб уйти. Мне больше нечего здесь делать, детские приюты переполнены, мне некуда их отвести. Ктомуже это не входит в мои обязанности. Возможно, за столько времени я и стала чёрствой, но я не способна спасти каждого. У порога я замедляю шаг, обернувшись на плач женщины, я достаю из кармана два пузырька.

— Это настой из розовых лепестков, а это маковое молоко. Мне жаль, больше мне нечем вам помочь. Молитесь, кто знает, может Господь все еще слышит нас, — после я покидаю чумной дом. Из другого кармана я вынимаю уголь, нарисовав на двери жирный черный крест, я возвращаюсь в город. В домах, где был подтвержденный больной, помещался на карантин. Он составлял около сорока дней. Мало кто продержался до этого срока.

Вернувшись в город, я сразу иду к приходу Олдгейт, вчера за ужином Вильям обмолвился, что будет работать там весь день. Завидев меня на городских улицах, люди расходятся в стороны, перекрещиваясь. Каждый лондонец боялся появления чумного доктора, тем более женщины. Они считали что под моей маской и вовсе не человек, а дух, пришедший всех покарать.

Но были и те, кто постоянно судачил, гадая кто же эта бесстрашная леди. А я просто молчала, ведь не кто не должен знать, кто скрывается под маской в виде клюва птицы. Так же и другие доктора скрывали свои лица, правду знали только родные, Архиепископ и мы. Нас всего десять на весь Лондон. Самому старшему мужчине сорок три, после того как он похоронил всю семью, другой жизни он и не знал.

Возле прихода я замечаю Вильяма, его вообще трудно не заметить. Даже за одеждой обычного штатного рабочего, заметно его происхождение. Этот благородный, волевой подбородок с ямочкой привлекает немало женщин. Величественный прямой нос, который он привык совать туда куда не следует. И признаюсь, он склонен к инфантильности, ну, по крайней мере, так было раньше. Малейшие пятнышко на манжете вызывало бурю злостных эмоций и выражений, не присуще воспитанному джентльмену. Густые, иссини — черные волосы опускаются до плеч почему то всегда в идеально порядке. Не смотря на всю жестокость этого мира, он так и остался очень добрым, но упрямым как осел. А глубокие и жгучие, как ночь страсти карие глаза, разбили немало сердец. Если смотреть на него целиком для многих он идеальный мужчина. Широкие плечи и узкий таз. Что касается талии, она находилась на одной линии с бедром. Из за силовых работ, он не плохо развил мышечную массу

Услышав людские перешёптывания, связанные с моим появлением, брат обернулся. Его лицо как обычно не чего не выражала. Лишь густые черные брови съехали к переносице.

Я иду спокойно, ведь знаю, что никто даже предположить не смеет что, под маской его младшая сестра. Воткнув лопату в землю, Вильям начинает идти ко мне навстречу.

— Что ты здесь делаешь? — с раздражением спрашивает Вильям. Теперь уже жители не особо обращают на меня внимания, но все ровно слушают, ведь мы часто приходим к приходам, чтоб оповестить о новых заболевших.

— За мостом, слева от берега стоит старый дом с черным крестом на двери, — я говорю специально громко, хотя все и так слушают, перестав, что либо делать, — ребенок десяти лет, и его мать. Мальчик не доживет до вечера, у матери есть дня два в лучшем случаи три.

— Понял, — с горечью в голосе проговаривает Вильям. За какой то год, его некогда бархатный голос, превратился в грубый бас не подходящий под внешность.

— И еще, там трое здоровых детей. Они чисты!

— Вы же знаете, наши приюты переполнены. Нам не куда их поместить.