Леди удачи. Все пути…

— Говорила — не говорила, — бурчала Мари, обвязывая веревку вокруг трубы. — Свободен — пролезем, забит — прочистим. Все равно это единственный путь в дом. Видел, какие гробы у дверей стоят?

— Видел, — понуро согласился Шеффилд.

— Вперед! Да пригнись, а то торчишь на крыше, как колокольня, — Ксави схватилась за веревку и нырнула в дымоход. Снизу, как из колодца, гулко прозвучал ее голос: — Если тут чем и забито, то только моей персоной. Лезь, Томми!

— Ну, что ж, — Мари окинула одобрительным взглядом строгую обстановку, — ничего кабинетик. Скромно, но со вкусом. Том, сними-ка башмаки, золу развозишь по полу, — и Мари, тоже скинув обувь, ступила на паркет. — Так. Стол. Большой. С ящиками. Панели деревянные. Пол. Что еще?

Том занялся ящиками стола. Ксави стояла посреди кабинета, заложив руки за спину, и размышляла:

— Куда может деть ценные бумаги хороший шпион? Или прячет в тайник, или оставляет на самом видном месте. Тайниками займемся потом, а сейчас осмотрим все видные места. Перья как перья. Стаканчик пуст. Чернильница доверху залита. Шкатулка. Ну-ка, ну-ка! — Мари открыла крышку. — Хм! Обычный джентльменский набор: локоны, медальоны, любовные писульки. Хотя… — она недрогнувшей рукой вывалила безделушки на стол и, аккуратно приподняв сукно, еще раз встряхнула шкатулку. На стол легли бумаги, занимавшие, по-видимому, основной объем ящичка.

— Ага! — Ксави самодовольно ухмыльнулась и схватила бумаги. — Расписка… счет… вексель… донос… еще донос… еще вексель… Тьфу! Грязь какая! — она брезгливо тряхнула пальцами и, поспешно сложив бумаги и побрякушки, придала шкатулке первозданный вид и положение.

— Ничего-ничего! Отсутствие результата — тоже результат! — подбодрила себя Мари. — Том, что у тебя?

— Сущие пустяки, — отозвался Шеффилд. — Куча каких-то расписок, донесений, даже чужие любовные письма. Я пересмотрел всё.

— Постой-ка, — Ксави выдвинула ящик, пробежала длинными чуткими пальцами по всем пазам и щелочкам. — Тайника нет. Ладно. Ну-ка, Томми, простучи панели тихонько!

Мари задумчиво уставилась в переплет окна. Сгущались сумерки. Как там Джо? Ксави снова медленно повела взгляд по кабинету. Стол. Кресла. Шкаф. Камин… Камин?!

— Том! — вскрикнула Мари, бросаясь к камину. — Я поняла! Я знаю! Дымоход, говоришь, забит, да? — схватив каминные щипцы, она начала осторожно ворошить золу. — Нету… Нету… И тут нету… Ага, есть! — Ксави извлекла из сизо-черного порошка узкую металлическую коробочку.

— О, Господи! — Том завороженно глядел, как перемазанные сажей пальцы Мари открывают потайную шкатулку. Она была полна бумаг.

* * *

— Глянь-ка, Рыжий! Какая дичь!

Джоанна, с глаз которой только что сняли повязку, отшатнулась от факела, чадящего у самого ее лица. Отвратительная рожа кривлялась и дышала смертоубийственной композицией перегара, гнилых зубов и чеснока прямо ей в нос. Едва не задохнувшись от подобного парфюмерного изыска, Джоанна закашлялась и попыталась оттолкнуть его источник. Тот заржал:

— Но, но, птичка! Не трепыхайся. А то перышки помнешь.

— Оставь мамзель в покое, Прыщ! Займись лучше господинчиком, — прозвучал хриплый голос, и над Джоанной склонился тот самый одноглазый великан. — Ишь какая! — в его тоне сквозило искреннее восхищение.

— Где мы? — осмелилась спросить та.

— У меня в гостях, — осклабился Рыжий.

— Как вы смеете!.. — возмутился Флориньи.

— Кто это там голосишко подает? — рявкнул одноглазый. — Ты, что ль, петух придворный?

— Что-о! — виконт схватился было за шпагу, но железные ручищи великана перехватили узкую кисть Форе и, вырвав оружие, переломили клинок, словно соломинку.

— Боже правый! — Флориньи в ужасе посмотрел на обломки. — Вы подлец, сударь! — взвизгнул он.

Рыжий окинул жалостливым взглядом тщедушную фигуру виконта и неторопливо обернулся:

— Прыщ, ну-ка, заткни ему глотку, мне тут с дамочкой потолковать надо.

— Что вам угодно? — поинтересовалась Джоанна, снова краем глаза глянув на часы. Уже четверть девятого. Порядок!

— Ничего особенного. Деньги, драгоценности. А может, и кое-что еще! — он пощекотал девушке подбородок и мерзко захихикал.

Джоанну передернуло от отвращения. Рыжий окинул плотоядным взглядом ее стройную фигурку и, хмыкнув, подошел к Форе.

— А ну, хлыщ, раскошеливайся, если не хочешь, чтобы мы тут тебя порешили, а девку твою… — он добавил пару эпитетов и глаголов, не оставлявших сомнений в чистоте намерений и изысканности воспитания говорившего. — Ну!

Флориньи дернул было руку к ножнам, но вспомнив об участи, постигшей его шпагу, только вздохнул.

— Ну! — повторил бандит и, вынув из-за голенища длинный нож, задумчиво поиграл им у самого лица виконта.

Тот уставился на тускло блестевшее лезвие и, признав право сильного, стал молча вынимать кошелек, часы, снимать кольца с пальцев и пряжки с башмаков. Толпа бандитов заливалась хохотом:

— А кружева-то, кружева! Точно баба!

— Со штанов пуговицы срежь. Алмазы, небось? Гы-ы!

— Камзол сюда давай! Мой поизносился.

— Прекратить! — рявкнул Рыжий. — Всё?

— Да. И извольте оставить нас в покое!

— А это что? — одноглазый поднял с пола бумагу с большой красной печатью.