Леди в маске (СИ)

– Постараюсь, Второй… Только, прошу, не рассказывай ничего Мануэлю… Он друг тебе, я знаю…

Младшая недовольно покачала головой, явно не одобряя моего решения, но встревать не стала. И на том спасибо.

– Он мой друг. А ты моя сестра. Догадайся, кто важней? – широко улыбнулся Эдвард. – Мы же с тобой всегда заодно.

Когда мы вошли в дом иберийского посла, мне удалось вернуть хотя бы видимость прежнего самообладания. Если бы вела себя как истеричная девица, то меня бы просто не поняли. Не к такой Еве Дарроу привыкли…

– Уже лучше, Первая, – шепнул удовлетворенно брат. – Из тебя бы вышла недурная актриса, право слово.

Я хотела было ответить ему что-то соответствующее, но к нам уже шла Марисоль Де Ла Серта и обмен остротами пришлось отложить до лучших времен.

– Леди Ева, лорд Эдварда, леди Эмма, – тепло, почти по-родственному улыбнулась нам женщина. – Счастлива, что вы нашли время и посетили наш скромный музыкальный вечер.

Назвать вечер скромным лично у меня язык бы не повернулся. Хозяйка дома, как всегда, устроила все с приличной ей роскошью.

Кажется, она все еще рассчитывала женить на мне или Эмме кого-то из своих сыновей.

– Мы очень рады вновь оказаться в вашем доме, – ответила я за всех, нацепляя на лицо самую очаровательную улыбку из возможных. – Благодарю вас за приглашение.

Когда с расшаркиваниями были покончено, мы поднялись в музыкальную гостиную, где уже собирались гости. Я с чувством обреченности уставилась на рояль, который в этой комнате занимал почетное место. Он был прекрасным и звучал превосходно, но петь у меня не имелось ни малейшего желания. А придется… Публика не успокоится, пока я не исполню пару баллад.

Я не ошиблась: первой на лобное место надлежало отправиться именно мне и порадовать гостей. Волнения последних дней не могли не сказаться на мне: голос звучал несколько глуше обычного, а стоило лишь начать петь что-то грустное, как казалось, будто я вот-вот разрыдаюсь.

Словом, оказавшись на стуле подле брата, я ощутила себя куда лучше, чем у рояля, хотя обычно было ровно наоборот.

Далее свое искусство продемонстрировали еще несколько леди, в том числе Глория Грей, которая снискала более всех оваций, спев трогательную балладу о несчастной любви. Сама песня была простенькой и безыскусной, но Глория вложила в исполнение столько чувства, что восторг я сочла вполне заслуженным.

А в самом конце вечера произошло нечто довольно-таки удивительное.

Порадовать гостей решил Мануэль Де Ла Серта. Прежде он не делал ничего подобного, выступая исключительно в роли слушателя. В итоге в свете закономерно сочли, будто молодой человек лишен какого бы то ни было слуха и голоса.

Оказалось, ибериец просто не желал кого бы то ни было развлекать. А теперь вдруг переменил свое решение. Все ожидали, что он усядется за рояль, однако Мануэль устроился на стуле с гитарой в руках. Его пальцы прошлись по струнам так трепетно, ласково, словно это была его возлюбленная. Перед глазами тут же встало его лицо тогда, на маскараде, когда он глядел на меня с таким восторгом…

А потом полилась мелодия, которая мало общего имела с привычными нам песнями. Да и запел ибериец на своем языке, не озаботившись тем, что большинство гостей не поймет ни слова.

– Кто ты? Кто тебя придумал?

Этой ночью думал о тебе, не засыпая.

Кто ты? Так люблю безумно,

Среди улиц шумных я в толпе тебя теряю.

Казалось, будто гостиная закружилась. Он ведь… Создатель, он сделал это специально. Звал меня, зная, что я наверняка пойму слова песни. Я вцепилась в руку брата, словно бы только так можно было сохранить хоть какое-то самообладание.

В каждой ноте звучало столько любви, столько надежды, что казалось кощунством и дальше продолжать мучить Мануэля.

– Кто ты? Неуловимый ветер?

Нет дороже на свете глаз любимых этих.

Лишь закрываются глаза,

На волю просится слеза.

Глаза… Лишь глаза мои мог он разглядеть. И губы, что целовал…

Песня зачаровывала, звала, вела за собою. Это было самое прекрасное признание в любви, какое только можно было представить. Каждая дама в тот момент завороженно смотрела на иберийца, каждая готова была влюбиться в него, пусть даже никто не понимал, о чем именно он поет.

– Назови мне имя, белла миа, умоляю.

Среди всех красавиц мира я тебя узнаю.

Назови мне имя, ну не будь же так жестока.

Назови мне имя, ангел мой, пойду я всюду за тобой.

Почему же тогда не узнал до сих пор? Почему не понял, что та, кого он ищет, всегда рядом с ним?

– Тебе нужно сказать, Первая, – прошептал мне на ухо Эдвард. – Хватит уже мучить и себя, и его. Если Мануэль так жаждет снова увидеть свою цыганку, так любит, то жестоко и дальше продолжать держать его в неведении. Ты должна быть более смелой, Ева.

Да, следовало проявить храбрость и во всем признаться Мануэлю. Он столько времени ищет меня… Значит, его чувства не обычная прихоть. Значит, я нужна ему так же, как и он мне.

Тяжело вздохнув, я приняла решение: я подойду к нему в конце вечера и расскажу все. Тогда больше не придется бесконечно лгать, не придется скрывать свое истинное лицо ото всех.

– Кто ты? Кто тебя целует?

Кто тебя ревнует, отдаляя безнадежно?