Когда я вступил в круг горцев, я подумал, что они обрадовались, увидев меня, хотя некоторые смотрели враждебно, были и не очень довольные лица. Впрочем, полное единодушие — редкая вещь. В действительности оно недостижимо, а в свободном сообществе людей оно даже совсем нежелательно. Если проявляется единодушие, то собравшимся недостает индивидуальности, необходимой для достижения реального согласия во мнениях, которое есть гармония истинного единства целей. Вначале собравшиеся были сдержанны, замкнуты. Но постепенно они оживились, и после нескольких пламенных ораторов попросили выступить и меня. По счастью, я начал изучать балканский язык сразу же, как только содержание завещания дяди Роджера стало мне известным, и поскольку я способен к языкам и имею большую языковую практику, вскоре я уже в какой-то мере овладел им. Потом, я живу здесь не первую неделю, у меня есть возможность ежедневно разговаривать с местными жителями; я научился понимать интонацию, улавливать окончания слов: в общем, я довольно легко заговорил на этом языке. Я понял каждое слово, сказанное на собрании до меня, и когда произносил свою речь, то видел, что собравшиеся меня тоже понимали. Подобный опыт в какой-то мере и до какой-то степени знаком любому оратору. И он инстинктом чует, с ним ли его слушатели; если они откликаются на его речь, значит, они, несомненно, его понимают. Вчера вечером это было совершенно очевидно. Я чувствовал это на протяжении всего своего выступления. А когда осознал, что люди абсолютно разделяли мои взгляды, я посвятил их в свои личные планы. То был момент зарождения взаимного доверия; поэтому в заключение я сказал, что пришел к такому выводу: главное, что им требуется для защиты, безопасности и объединения их народа, — это оружие, оружие новейшего образца. Здесь они прервали меня энергичными возгласами одобрения, которые столь меня ободрили, что я, вопреки намерениям, сделал рискованное заявление:
— Я говорю про безопасность и объединение
При этих моих словах раздались оглушительные крики, и самые молодые участники собрания вскинули ружья, чтобы произвести салют по обыкновению синегорцев. Однако в тот же миг владыка
[95]поднял руки, призывая их остановиться. В наступившей сразу тишине он заговорил, вначале резко, а затем обнаружил красноречие, пронизанное одной неотступной мыслью. Слова его звучали у меня в ушах долго после того, как сходка завершилась, я помню их и сейчас, когда уже многое обдумал.