Леди в саване

Оказавшись возле церкви, я взглянул на часы: в ярком свете луны я увидел, что мне предстоит ждать еще минуту. Я стоял в тени у церковной двери и взирал на открывшийся вид. Нигде ни единого признака жизни — ни на берегу, ни на воде. На широком плато, где возвышалась церковь, я не заметил никакого движения. Приятный послеполуденный ветерок затих, ни один древесный лист не шевелился. На той стороне ручья я видел зубчатые стены замка, резко выступавшие на фоне ночного неба, главная башня нависала над линией черных скал, окаймлявших подобно раме из эбенового дерева открывавшуюся моим глазам картину. Мне помнился этот вид иным: очертания скал, поднимавшихся из моря, размывала белопенная кайма. Но тогда, при свете дня, море было синим как сапфир; теперь же это была иссиня-черная водная ширь. Ровную водную поверхность не прорезали волны, не смущала даже рябь; я видел только темную, холодную, безжизненную ширь и — ни лучика света от какого-нибудь маяка или судна; я не слышал и отдельных звуков — ничего, кроме отдаленного гула бесчисленных голосов ночи, сливавшихся в один непрекращающийся нерасчлененный звук. Хорошо, что у меня не было времени сосредоточиться на этом, иначе я, наверное, впал бы в болезненную меланхолию.

Позвольте мне здесь сказать, что с того момента, как я получил послание моей Леди относительно этого посещения церкви Святого Савы, я пребывал в страшном возбуждении — возможно, не всякую минуту осознавая это, я почти что всякую минуту мог вспыхнуть. Если искать сравнение, то, наверное, следовало бы уподобить себя хорошо прикрытому костру, который вот сейчас используется лишь для поддержания тепла, но в любой миг неведомая сила сметет валежник, прикрывающий костер, и над ним взовьются жаркие языки необоримого пламени. Страха я вовсе не сознавал, все же иные чувства испытывал: они появлялись и отступали согласно своим причинам, возникавшим и исчезавшим, но страха у меня не было. В глубине души я хорошо знал, какой цели служит этот тайный гость, страх. И мне было известно не только из письма моей Леди — мои чувства, мой наставник опыт подсказывали, что мне предстоит некое страшное испытание, а уж потом счастье дастся в руки. К этому испытанию, пусть характер и особенности его были мне неведомы, я был готов. Это был один их тех случаев, когда мужчина должен безрассудно предаться пути, который, возможно, приведет его к мукам или смерти или же к невыразимому ужасу после них. И мужчина — если у него в груди действительно мужское сердце — всегда может взять ответственность на себя, он может, по крайней мере, сделать первый шаг, пусть даже из-за смертной своей сути будет не в состоянии выполнить свое намерение или же доказать, что уверен в своих силах. Таким, я думаю, был настрой тех отважных душ, которые в давние времена принимали пытки инквизиции.