Леди в саване

Мой дорогой племянник, получив это письмо (если такое произойдет), ты узнаешь, что за исключением нескольких специальных завещательных отказов я, на определенных условиях, оставляю тебе все мое состояние, и оно столь велико, что благодаря ему отважный и способный человек может завоевать себе имя и вписать это имя в историю. Особые условия, содержащиеся в пункте 10 моего завещания, должны быть соблюдены, поскольку сие, я полагаю, к твоей пользе; здесь, однако, я подам тебе совет, которому ты волен последовать или нет, а также выскажу пожелание, каковое подробнейшим образом поясню, для того чтобы ты имел полное представление о моих взглядах в случае, если захочешь осуществить желаемое мною или, по крайней мере, продвинешься в этом направлении настолько, что желательные для меня результаты в конце концов окажутся достижимыми. Прежде всего позволь сказать, дабы устранить твои домыслы и направить тебя по верному пути, что силой, подтолкнувшей или, правильнее будет выразиться, понудившей меня скопить такое состояние, было честолюбие. Я упорно трудился, пока не добился такого положения дел, что, при моем общем руководстве, планируемое мною выполнялось людьми, которых я отбирал, проверял и в которых не находил нехватки. Годы шли, принося мне чувство удовлетворения и собирая в моих руках богатство, соизмеренное в какой-то степени с ценностью, которую представляли собой сами эти люди, и с важностью занимаемого ими места в моих планах. Таким образом, я, будучи еще молод, нажил значительное состояние. Более сорока лет это состояние я тратил весьма бережно, если говорить о моих личных потребностях, и весьма смело, если говорить о спекулятивных сделках. Что касается последних, то я в действительности был очень осмотрителен и тщательнейшим образом изучал обстановку, так что даже на сегодняшний день перечня крупных долгов или неудачных вложений, можно сказать, не существует. Возможно, благодаря всему этому я процветал, а собственность росла и росла столь быстро, что порой я едва успевал воспользоваться ею к своей выгоде. Все это было достигнуто мною в годы пробуждавшегося честолюбия, но когда я перешагнул пятидесятилетний возраст, для меня воистину открылись горизонты, сулящие удовлетворение самых дерзких честолюбивых замыслов. Я высказываюсь столь откровенно, мой дорогой Руперт, потому что, когда ты будешь читать эти строки, я уже умру и ни честолюбие, ни опасение быть неверно понятым, ни даже боязнь чьего бы то ни было презрения уже не будет иметь для меня смысла. Мои коммерческие и финансовые интересы простирались до Дальнего Востока, и я извлекал прибыль буквально из каждого фута на этом направлении, так что Средиземное море со всеми ведущими к нему морями были хорошо мне известны. Во время путешествий туда и обратно по Адриатике я всегда поражался грандиозной красоте и богатству — природному богатству — Синегории. Наконец волею случая я оказался в этом восхитительном краю. Во время «балканских распрей» 90-х один из великих воевод, преследуя свои национальные интересы, тайно обратился ко мне с просьбой о займе. В финансовых кругах как Европы, так и Азии я был известен своей активной позицией в отношении haute politique[75] краткосрочных казначейских векселей, и воевода Виссарион обратился ко мне как к лицу, которое может помочь и охотно поможет ему в его устремлениях. После неофициальных предварительных переговоров он объяснил мне, что его народ переживает тяжелое время. Как ты, возможно, знаешь, у храброго маленького народа Синегории причудливая история. Более тысячи лет — с момента освоения этой земли после Россорской катастрофы — народ Синегории сохранял национальную независимость при различных формах власти в стране. Вначале страной управлял король, чьи наследники со временем сделались такими тиранами, что были сброшены с трона. Затем власть находилась в руках воевод, присоединивших к своим привилегиям и привилегии владыки, подобно тому, как сделали у черногорцев их правители — князья-епископы; затем был князь; теперь же власть принадлежит нерегулярно избираемому Совету, которым руководит владыка, чьи функции, как предполагается, сводятся исключительно к духовному наставничеству. Подобный Совет малочисленного, живущего в бедности народа не располагал достаточными фондами, необходимыми для создания вооруженных сил, в чем, впрочем, ранее и не было особой надобности; но воевода Виссарион, владевший большой собственностью и происходивший из древнего рода прежних правителей этой земли, видел свой долг в том, чтобы непосильное для его государства осуществить личными стараниями. В обеспечение займа, который он желал получить и который действительно был весьма значительным, он предложил продать мне всю свою собственность, если я гарантирую ему право выкупа ее обратно в течение определенного срока (который, добавлю, уже истек). Его условием была строгая секретность договоренности и акта продажи: он боялся, что, если пойдет молва о том, что его собственность перешла в другие руки, и я, и он — мы оба, вероятно, лишимся жизни, поскольку его соплеменники — горцы — патриоты, каких свет не видывал, и ревнивы до крайности. Страна опасалась турецкого вторжения и поэтому хотела бы вооружиться; патриотически же настроенный воевода жертвовал своим огромным состоянием ради общего блага. Что это была за жертва, он хорошо понимал, поскольку при обсуждении возможных перемен в Конституции Синегории — в пользу личной формы власти в стране — подразумевалось, что его роду будет отдано предпочтение как самому знатному. Его род всегда, с древних времен отстаивал свободу — и до учреждения Совета, и в период правления воевод; Виссарионы нередко выступали даже против королевской власти, а также оспаривали права зарвавшихся князей. Само это имя было символом свободолюбия, национальной независимости и борьбы с иноземными захватчиками; имя это отважные горцы чтили так, как в иных свободных странах почитают национальный флаг.