Леди ведьма. Рыцарь Ртуть. В отсутствие чародея

— Я же сказал, это старшего, а не младшего отправили ко двору учиться манерам и любви к королю с королевой. Нет, я был слишком зол на них, лишивших моего отца чести, а меня будущего.

— Тебе не кажется, что король с королевой проявили милосердие? В конце концов, они не отрубили мятежным лордам головы за измену. По законам и обычаям они вполне могли обезглавить или повесить лордов, распустить их армии и лишить всех прав жен и детей, так чтобы некому было наследовать бунтовщикам.

— Да, знаю, а поместья раздать тем, кто в войне поддержал монарха, — досадливо кивнул Бор. — Ты права, они проявили милосердие, но позор родителей ложится на их сыновей, да и что мне толку, вознесись старший брат хоть как высоко.

Корделия помнила, как могут соперничать братья, и слышала о семьях, где такое соперничество оказалось куда острее, чем в ее собственной.

— По крайней мере, ты не лишился ни куска хлеба, ни крыши над головой! Ведь жил ты, ни в чем не нуждаясь!

— Это правда, — признал Бор, — но только пока был мальчишкой, лет, скажем, до шестнадцати. А затем оказался предоставлен сам себе, ибо отец умер, а старший брат большой любви ко мне не питал. Ты можешь сказать, что мне просто не повезло, когда я присягнул не тому лорду, убежал, спасая шкуру, и зажил своим умом. А в леса меня привела собственная безрассудность. Я, во всяком случае, спорить не стану. — Бор посмотрел на Корделию, и она, словно в омут, погрузилась в его глаза, с тревогой ощутив, как слабеют члены, как стучит в жилах горячая кровь, и все это куда сильнее и дольше, чем в первый раз — или куда приятнее, — а слова его делали ощущения еще острее.

— Не будь я так унижен и опозорен, не опустись я до нищеты и разбоя, возмечтал бы о любовных томлениях, о сладостных вздохах, о встречах и расставаниях, о любви такой прекрасной дамы, как ты, миледи.

В ушах у нее зашумело, и, хотя она прекрасно знала цену столь непомерной лести, та часть ее души, которую сама она яростно отрицала, совершенно разомлела. Корделия услышала, будто издалека, собственный голос:

— Человек всегда может изменить свою судьбу. Преданность и прилежание, искренность и настойчивость способны возродить любого человека благородных кровей, как бы низко ни пал он. Тебе не следует терять надежду, сударь.

Глаза Бора тут же загорелись этой надеждой.

— Конечно, миледи, — выдохнул он, — раз ты так говоришь, я буду надеяться, постараюсь восстановить свое доброе имя и доказать, что достоин расположения.

Взгляд ее застыл, лицо вспыхнуло румянцем.

— Расположения моего короля, разумеется, — тихо добавил он.

Но не обманул этим ни ее, ни себя, да и не собирался.

Они смотрели друг на друга несколько мгновений, которые показались вечностью. Наконец Корделия почувствовала, что обязана разрушить это напряжение. Стиснув руки на талии, она сказала:

— А теперь, сударь, ступай вместе со своими людьми и докажи, что благородные твои слова не расходятся с делом.

Он медленно встал и подошел к девушке. Его запах окутал ее, запах пыли и пота, а еще какой-то крепкий, мускусный аромат, ей неизвестный. Он возвышался над ней, так близко, так близко, но все равно недостаточно близко…

— Как скажешь, миледи, — вздохнул Бор. — Я докажу. — Он удерживал ее взгляд еще одно долгое мгновение, пока она, наконец, не уступила, чуть подавшись назад, чтобы прекратить эту сладостную муку.

Бор печально улыбнулся, и, повернувшись, окликнул своих людей.

Со стонами и недовольным ворчанием те начали подниматься, пошатываясь со сна, а тем временем их обходил поваренок с бадьей и черпаком. За ним следовал другой с корзиной булочек. Разбойники подставляли кружки, брали булочки и, с благодарностью глядя на Корделию, бормотали слова признательности.

— На здоровье, — надменно отвечала Корделия, с отчаянием, граничащем с паникой, впервые в жизни гадая, почему же на помощь ей не пришли отец с матерью.

Бор выкрикивал приказы, пытаясь на пути к воротам навести среди разбойников хоть какой-то порядок. Но прежде чем его поглотила тень, он бросил на Корделию долгий прощальный взгляд, и глаза его сверкали, как угли.

Затем он повернулся и скрылся с глаз ее.

Все, кто был в наружном дворе, издали единый вздох облегчения.

Все, кроме Корделии. Она, застыв как изваяние, провожала взглядом атамана разбойников.

Наверху, в окне террасы, лучезарно улыбалась ее мать и хмурил брови отец.

— Она неплохо справилась, муж мой, — сказала Гвендилон.

— Неплохо, — отозвался Род, — и он, к сожалению, тоже.

— Ах, да. — Голос Гвен звучал совершенно невозмутимо. — Он, похоже, добился ее внимания. Тем не менее, ей не повредит отыскать и другого воздыхателя.

— Ну… если ты так считаешь. — Род вовсе не казался убежденным в ее правоте. — Но этот тип мне совсем не приглянулся.

— Он сам или то, как он глядел на нашу дочь? Не могу сказать, что удивлена. Но успокойся, муж мой, она защищена от подобных посягательств не хуже любой другой девушки.

— Но и не лучше. Почему же ты не спустилась помочь ей?

— А почему ты этого не сделал?

— Главным образом потому, что ты хватала меня за руку, как только я порывался выйти.