Ледяна колокольня

– Этот нам нужен: чиновники для нас, полицейских, первы помощники, народ в страхе держать да доходы собирать.

Поп норвежский свое кричит:

– Ни в жизнь не отступлюсь, ни в жизнь не отдам этого святого. В нашем поповском деле чиновник нужне, чем в вашем полицейском. А вам, полицейским, без нас, попов, с народом не справиться. Мы через этого святого большой доход займем.

Чиновника унесло, мне легче стало. Я дом на воду столкнул. Хорошо, что без окон, без дверей, – вода не зашла. Медведей – всех сто – запряг и поехал на медведях по морю. Скоре всяких пароходов. Да что пароходы, им надо дорогу выбирать, а я и по воде и по суху на медведях качу. Под дом полозья из бревен наколотил, оно и легко. Дом вот этот самый, в котором сидим. Потрогай рукой, потопай ногой – настоящий, из заправдашнего леса. Тронь – и будешь знать, что я все правду говорю.

Медведи – ходуны, им все ходу дай. Запряг медведей и поехал по городам. За показ деньги брал и живьем продавал. Одного медведя купили для отсылу в Норвегу, сказывали, чиновник заказывал купить.

Пожалел я норвегов, что все еще со святым возятся, да подумал: «Натерпятся – сами за ум возьмутся».

Брюки восемнадцать верст длины

Выспался я во всю силу. Проснулся, ногами в поветь уперся и потянулся легкой потяготой. До города вытянулся – до города не сколь далеко, всего восемнадцать верст. Вытянулся по городу до рынка, до красного ряда, где всякима материями торгуют.

Купцы лавки отворили. Чиновники да полицейски в лавки шмыгнуть хотели, взять с купцов по взятке – это для почину, кому сколько по чину.

Я руки разминаю после хорошего спанья, чиновников по болотам, по трясинам кинаю. Полицейски подступиться боятся.

Модницы-чиновницы пришли деньги транжирить мужья не трудом наживали, жонам нетрудно проживать. Я топтать себя разрешения не дал – модницам до лавок ходу нет.

Купцы ко мне с поклоном и с вежливым разговором:

– Ах, как оченно замечательно хорошо, Малина, что ты чиновников и полицейских по болотам распределил. Они хоть нам и помогают, да умеют и с нас шкуру сдирать. А без модниц мы за выручкой сидим без выручки. Сколько хочешь отступного за освобождение прохода?

– До денег я не порато падок, сшейте мне штаны на теперешный мой рост. Рубаху с вас не прошу – домотканну ношу. Мера штанам, пока дальше не вытянулся, восемнадцать верст, прибавьте на рост пять верст.

У купцов брюха подтянулись, рожи вытянулись, рожи покраснели, глаза побелели. Купцы и рады бы полицейских позвать, да те далеко, до болота не ближней конец!

Материю собрали, штаны сшили восемнадцативерстовые с пятиверстовым запасом. Я рынок освободил: вызнялся у себя на повети. Брюки упали матерчатой горой, всю деревню завалили. На мой рост один аршин с малым прибавком надо.

По жониному зову все хозяйки сбежались с ножницами, с иголками и принялись кроить, резать, шить, петли метать, пуговицы пришивать. В одночасье все мужики, старики и робята в новы брюки оделись, всем достало. У нас с тех пор ни один мужик, ни один старик без брюк не ходит. Приезжайте, поглядите.

Купцы с нас во все времена Тянули, сколько их силы было. Довелось и мне потянуться и с купцов стянуть штаны на всю деревню.

Медведь от поповского нашествия избавил

Потянулся я да в лес.

А утром ранним да при первом солнышке всяко место праздником живет. И дерева, и кустики, и травка расправляются, улыбаются, здороваются. Птицы и всяка живность празднуют всяк по-своему.

Я бы, может, и долго на праздник утрешний глядел (ведь всяк день по-новому), да увидел наших хозяек домовитых, деловитых, по грибы, по ягоды торопят себя, заветными дорожками кривуляют, одна другу обгоняют. Кажна норовит вперед заскочить и ягодны, грибны места захватить.

Мне ихны места не подо что, я свои найду. Потянулся я за болотны топи-трясины, куда ни ногой не пройдешь, ни лодкой не проедешь. Грибов там! Место не тревожено, грибница не рвана, не порчена. Грибы живут большущими артелями, кучами с деревню. Я рукой махнул – и разом на две двурушных корзины сгреб.

Рукой помахиваю с грибного места в деревню, всем хозяйкам к дому, к самому порогу по этакой охапке грибов поставил, ну, и своей жоне столько же и с прибавком.

Повернулся на ягодны места.

На нетоптаных местах, на неломаных кустах ягод-то, ягод! Видимо-невидимо!

Я вытянутой рукой, пригоршней чуть шевельнул и собрал – ежели на пуды, то, пожалуй, с два, да что с два, прямо скажу – пять пудов ягод в одну горсть собрал!

Я без торопливости, чтобы ягоды не мять, стал их пригоршнями собирать и всем хозяйкам к дому по горсти пятипудовой насыпал. И своей хозяйке тоже.

Сел на повети, у меня и устали нет, ногами не топал, а руками помахал, только поразмялся.

Грибницы, ягодницы домой шли усталы, сердиты, переругивались, а как увидали грибы да ягоды у евоих изб – все заулыбались, голоса ласково зазвенели, будто песни запели, и с мужиками не ругались.

На всю деревню одна попадья своего Сиволдая всяко ругала, что без ягод, без грибов осталась. Нам-то чужо дело и вроде как забавно.