Ледяная королева

В гостиной аспиранты бодро уничтожали все, что там было съедобного. Кто бы мог подумать, что они такие голодные? Французские хлебцы, сыры, какие-то ягоды, белые, как снег, похожие, кажется, на клубнику, пунш, шампанское, пиво в огромных количествах. Все гости были веселые, а совсем не мрачные и не серьезные, какими, по моим понятиям, должны быть ученые. Но разве они все занимались своими исследованиями не затем, чтобы изменить представления о мире, чтобы выйти за пределы цифрового континуума и наконец понять смысл бесконечных чисел, которые никак не желали складываться в сколько-нибудь осмысленную картину мира? Разве не должны они были смотреть на все серьезно и сосредоточенно? Разве им не было понятно, что в жизни вообще практически нет никакого смысла?

— У вашего брата вечеринки всегда получаются самые удачные, — вдруг сказал кто-то рядом со мной.

Видимо, это был комплимент. Сюр какой-то. Раньше я не видела даже, как брат разговаривал с людьми, кроме как с Ниной и еще в Нью-Джерси, когда умерла бабушка, с директором похоронного бюро. Гроб сосновый, убранство минимальное, цветы белые — они лежали в гробу, как сугроб. Я не знала этой стороны его жизни, так же как не знала, что он читает сказки.

Нед перехватил меня по пути к двери.

— Уже уходишь?

Наверное, я вообще его никогда не знала, а только думала, будто знаю.

— У вас очень милая вечеринка, но я здесь чужая. Ты только посмотри на них. Я даже не понимаю, о чем они говорят. Сплошные ученые и математики. При чем тут я?

— А как же библиотечная наука? — напомнил мне брат.

Мы рассмеялись. Смеялись ли мы когда-то над чем-нибудь вместе?

— Тебе, похоже, намного лучше, — с надеждой сказал Нед.

Мне стало неприятно.

— Да, кажется.

Брат внимательно посмотрел на меня.

— Что ты хочешь этим сказать?

Я хотела сказать, что Смерть, конечно, у меня в ногах не стоит, по крайней мере сегодня, сию минуту. Потом подумала про потрепанную книгу на библиотечной полке. И захотелось спросить: чего еще я не знаю про него? Но вместо этого я сказала:

— Хочу сказать «да». Конечно. Мне намного лучше. А вот ты выглядишь так себе.

Брат провел рукой по своим редеющим волосам.

— Может, генетика. Наверное, я в отца. Лысею.

— А может, это как раз мамины гены. И ты здорово похудел. Может, это тебе нужно к врачу.

— Я очень рад, что ты приехала. — Мне показалось, он говорил искренне. — Я знаю, что ты не любишь вечеринки.

— Не хотелось проявлять невежливость.

— Вот как? Раньше тебя это не останавливало.

Сквозь толпу гостей я увидела кухню. Нина была уже там. Что бы там на нее ни нашло во дворике, теперь она взяла себя в руки и разливала студентам пунш.

— Поблагодари Нину от меня, ладно?

— Ладно.

Брат повернулся туда. Нина помахала ему поварешкой.

— Повезло мне в жизни, — сказал Нед и помахал ей в ответ.

Я уехала домой — если можно было так назвать мою съемную квартиру. Я выпустила кошку, налила себе полный стакан виски и легла на диван. Тишина была полная. Я любила быть дома одна, или, по крайней мере, я так думала. Я быстро уснула, опьянев, наверное, от какой-то глубинной, застаревшей усталости. Мне приснилось, что Нина превратилась в бабочку. Приснилось, что бабушка подметает у меня пол. Приснилось, что передо мной ведро с холодной, темной водой, что я сунула туда руку и между пальцами у меня проскользнула рыбка, пальцам стало холодно, но холод этот мгновенно сменился жаром, который пополз по руке к плечу, а потом по груди.

В дверь постучали, и во сне я выдернула руку из воды слишком поспешно, так что ведро опрокинулось. Вода разлилась. Прозрачная, она на полу тут же побелела, а потом стала красной. Так в сказках открывается суть — сначала как дождь, потом как снег и как кровь. Я испытала ужас, почти такой же, как в то утро, после гибели мамы. Сны часто обманчивы. Мир может перевернуться, пока тебе снится бабочка.

Я пошла открывать, еще не до конца вернувшись в реальный мир. Крысы, кошки, мышки — за дверью мог оказаться кто угодно. Я едва не впала в истерику. Оказалось, я все помню. «Иди ложись, еще рано, темно, холодно».

Дверь открылась, и я с облегчением увидела на пороге всего-навсего обыкновенного посыльного с цветочной коробкой. Мне стало смешно, я попросила его подождать и пошла искать кошелек. Я дала ему десять долларов чаевых, что было совершенно на меня не похоже.

В дом шмыгнула Гизелла, держа что-то в зубах.

— Она у вас охотница, — похвалил посыльный.

— О, замечательная охотница.

У нее из пасти торчали две крохотные лапки.

Убийца. Вполне мне подходит.

По полу за ней протянулась цепочка красных капель. Пусть я не видела красного, но я его помнила. Я-то думала, она принесла ворону или крысу, но Гизелла разжала зубы, и на пол упало кротовье тельце — значит, она его все же подкараулила. Слепого, беспомощного, мягкого, как перчатка. Значит, попался.

Нужно было вытереть пол, но я сначала заглянула в коробку. Там были розы. Я выскочила за дверь, окликнула посыльного и спросила, какого они цвета.

Посыльный хихикнул. Потом понял, что я не шучу.

— Дальтонизм, — объяснила я.

Посыльный был молодой и смутился.