Ледяная кровь

Я не поверила ему, но он сдержал слово и вернулся через несколько минут с набором ключей, бинтами и подносом с миской, чашкой воды и ступкой, которые он положил на трехногий табурет. Его руки беспомощно дрожали, когда он пробовал ключи по очереди, пока, наконец, один из них не разомкнул оковы на моей лодыжке, решительно щелкнув. Отложив кандалы, он достал пучок трав из-за пояса. Тщательно отделив стебли, он измельчил листья и цветы и смешал в ступке, а затем высыпал в миску с водой и положил туда полоски льняной ткани для замачивания. Я шипела от боли, пока он промывал рану и накладывал льняные примочки.

Он глянул на меня из-под седых бровей.

– Есть признаки инфекции, но вам повезло. Далеко она не продвинулась. У меня есть травы, которые предотвратят заражение крови и облегчат боль.

Боль действительно утихла, и я облегченно вздохнула.

– Что вы использовали? – спросила я.

– Растения, что растут на горе. Я много экспериментирую. Это смесь листьев березы, грушанки и белохвостки. Чай тоже поможет.

Он потянулся к подносу и протянул мне дымящуюся чашку. Несколькими минутами ранее я бы подозрительно посмотрела на варево, но лодыжка говорила о том, что монах знает свое дело. Я сделала глоток. Мятный вкус грушанки был пронизан незнакомым привкусом – должно быть, это была белохвостка. Чашка опустела, и я вернула ее.

– Могу я принять ванну? – спросила я, пока он собирал свои чашки и травы. Несмотря на усталость, мне страшно хотелось помыться.

– Завтра, – ответил он. – Настойка и чай вместе работают как снотворное. Освобождение от боли – это благословение, правда?

Глаза мои начали закрываться, голова опустилась на подушку.

– Но Аркус распорядился, чтобы я помылась. Разве вы не боитесь его гнева?

Он улыбнулся, положив руку на дверь.

– Есть вещи, которых я боюсь намного больше.

* * *

Через окно лазарет заливало яркое солнце, ослепляющее мои отвыкшие от света глаза. Долгое время в тюрьме я видела только его тусклые лучики из оконца, выходящего на северную сторону. Я превратилась в странного ночного зверя, который съеживался в бархатной тьме своего логова.

Теперь моё логово состояло из соломенного тюфяка, мягкого одеяла и тонкой, набитой перьями подушки. Казалось, что это сон: избавиться от холода, от боли, от обливаний грязной водой. Мой взгляд упал на табурет с миской каши, ломтиком сыра и стаканом воды. Откинув одеяло, я на четвереньках подобралась к табурету, щурясь от света.

Каша была густая и сладкая (не то что тюремная баланда), сыр соленый и мягкий – настоящее блаженство!

Насытившись, я вернулась в постель, когда вошел брат Гамут с чашкой целебного чая. Он наклонился, осторожно размотал льняные бинты на лодыжке – точь-в-точь, как это делала мама, когда лечила раненых мужчин, женщин или детей из нашей деревни. Сердце мое сжалось в груди, и у меня возникло странное чувство – мягкие прикосновения монаха напомнили мне прикосновения моей матери. Я отбросила эти мысли прочь и окружила себя стеной, которая так долго защищала меня от горя.

Когда он закончил, я снова подняла тему ванны – горячей ванны. У меня было мало сил, и я не смогла бы сама нагреть воду. Старую металлическую ванну принесли два монаха – высокая худощавая женщина и толстяк – оба подозрительно смотрели на меня.

Я сделала вид, что не замечаю их косых взглядов, пока они носили ведра с замечательно горячей водой и выливали их в ванну.

– Не мочите лодыжку, – предупредил брат Гамут перед тем, как покинуть лазарет.

Медленно я погрузилась в ванну, и от тепла кровь моя запела. Мой дар, ослабевший от плохой еды, сырости и отчаяния, вырвался из сердца. Положив больную ногу на край ванны, я намылила губку мылом. Меня терзали противоречивые чувства. Легкость и свобода – слишком хорошо, чтобы быть правдой.

Когда я вылезла из ванны, вода в ней потемнела от грязи. Я опёрлась на ванну, чтобы обтереться. Брат Гамут оставил мне стопку скромной одежды. Надев простое бельё, коричневую рясу и кожаные сандалии, я вздрогнула, ощутив контраст между моей чистотой и вонью от сброшенной одежды. После месяцев тюрьмы мое простое голубое платье и нижнее белье превратились в кучу рванья. Я подняла вещи и двинулась к жаровне у дальней стены, затем передумала и направилась к двери.

У меня в голове возник лучший способ избавиться от всего этого.

Повернув ручку, я остановилась. Можно ли мне выходить? Что они сделают, если я нарушу их правила? Тюремные охранники боялись прикоснуться ко мне, но Аркус уже не раз угрожал мне. Холод защитит его от моего жара, и он мог тоже оказаться жестоким.

Дрогнув, я все равно толкнула дверь. Я не позволю страху управлять собой. Я больше не в тюрьме, а если они начнут обращаться со мной как с пленницей, я убегу, как только достаточно окрепну.

Я шла по коридору, избегая любопытных взглядов монахов и опираясь рукой о холодную каменную стену, проклиная собственную слабость. Я напомнила себе, что вчера я не могла даже встать. Так что прогресс был.