Я застонала и подняла руку, чтобы убрать холодную тряпку с моего лба. Я ненавидела холод. Я хотела гореть. Я была огнем.
Вздох. — Ты всегда была упряма. Боюсь, даже смерь, тебя не исправит.
Я пробиралась сквозь тяжесть, которая затуманила мой разум и наконец смогла открыть глаза. Морщинистое лицо и крючковатый нос появились в поле зрения. Он улыбнулся, показав несколько отсутствующих зубов. Пучки белых волос на его преимущественно лысой голове сияли, как нити на солнце. С его блаженным выражением он выглядел как посланник богов. А так как я знала, что Брат Гамут был мертв…
— Это загробный мир? — спросила я, голосом таким же грубым как скальный камень.
— Если бы ты была мертва, разве у тебя на лбу лежала бы тряпка, пропитанная холодной водой, которую ты так ненавидишь?
Чувства возвращались в спешке. В горле пересохло. Тело более. А глаза были будто полны песка.
— Полагаю, — прохрипела я. — Боги могут наказывать меня.
Он усмехнулся. — Что вполне вероятно.
Слезы наполнили мои глаза. Я была жив. Брат Гамут был жив. Если капитан солгал о Брате Гамуте, возможно, он солгал и о других. С ворчанием я поднялась и обняла его костлявое тело. — Вы не представляете, как я рада видеть вас в безопасности.
Он рассмеялся и втянул воздух. — Твоя кожа горячая, Руби.
Я отпустила его и откинулась на мягкий матрац, положив руки на мою кружащуюся голову. Я, наконец, огляделась, и поняла, что нахожусь в комнате, которую раньше не видела. Прозрачные занавески свисали вокруг кровати, а тяжелые шторы прикрывали открытое окно.
— Где я?
— В старой комнате королевы. Он ухмыльнулся и махнул на дверь у стены. — С дверью в комнату Аркуса. Ему повезло, что я был так рад видеть вас обоих, что не стал, усомнятся в разумности его выбора.
Прежде чем я смогла ответить на его поддразнивание, волна тошноты подкралась не заметно. — Меня сейчас стошнит.
— В твоем желудке ничего не осталось, кроме воды. Это все, что ты могла удерживать. У тебя были травмы, и тело только недавно начало исцеляться. Я сижу с тобой с тех пор, как приехал, разговаривал с тобой в надежде, что ты полностью очнешься. Я рад, что ты, наконец, решила это сделать.
— Сколько дней?
— Аркус послал за нами, прежде чем вошел в город. Мы прибыли на следующий день после того, как ты… заболела. Я не отходил от твоей постели в течение трех дней.
— А до этого вы были в аббатстве? В безопасности?
Его седые брови свились вместе. — Большинство из нас не пострадали. После того, как пришли солдаты… Он встретился со мной взглядом и вздохнул. — Мы думали, что Брат Лэк не знал о выходе через катакомбы. Но, ошиблись. Как только солдаты узнали о тебе, они начали допрашивать нас. Но Аркус вернулся быстро, он и Брат Тисл начали сражаться с солдатами. Те из нас, кто был молод и способен сражаться, тоже пошли в бой.
— Вы победили?
— Мы сбежали. После этого Аркус ушел, чтобы привести своих сторонников в замок. Остальные из нас прятались в пещерах на склоне горы, пока мы не получили от Аркуса весть о том, что можно вернуться в аббатство. Но он хотел, чтобы Брат Тисл был здесь, когда все закончится, чтобы был кто-то кому он мог доверять, и с кем мог посоветоваться. И я предложил приехать, чтобы исцелить всех, кто был ранен в бою.
— Брат Гамут, почему вы не смотрите мне в глаза? Что вы мне не говорите?
Он покачал головой, и начал говорить медленно и тяжело. — Мы потеряли нескольких наших братьев и сестер в бою.
Он назвал мне имена его потерянных друзей, в том числе веселого Брата Пила. Я крепко сжала его руку, когда он говорил, и слезы текли по моим щекам.
— Тем не менее, мы все в безопасности, — заверил он меня. — Рука Сестры Клове была сломана, но уже заживает. Сейчас мы все ей помогаем.
— Я тоже буду помогать, — сказала я, садясь и глубоко вздыхая. — Как только мне станет лучше, я вернусь в мести с вами. Аббатство — теперь мой дом.
— Я рад, что ты называешь аббатство своим домом. Мне пришлось выпить много чашек собственного чая, чтобы облегчить мои заботы о тебе.
— Больше не нужно волноваться. Но, пожалуйста, расскажите поподробнее все, что произошло? Мне нужно знать, что я пропустила.
Он снова похлопал меня по руке, и приободрился. — Только если ты позволишь приложить холодную тряпку на лицо и шею. Даже Огнекровные, не должен быть таким горячим.
Он заговорил, и положил мне на лоб, щеки и шею прохладной тканью. Я часто прерывала его, он отвечал на мои вопросы, иногда призывая меня замолчать, чтобы он мог закончить мысль.
Я пыталась, но терпение просто не в моей природе.