Ледяная кровь. Полное затмение

Ее туфли вязли в густом иле. Несомненно, они приближались к реке. От нездорового влажного холода Аньес дрожала. Мысль о том, что она вскоре окажется одна среди этого зловония, поколебала ее волю, ее желание ни за что не выдавать своего страха. Как это странно! Злодейское присутствие Флорена начало казаться Аньес более предпочтительным, чем пустота, населенная ожидавшими ее ужасами. Вдруг что-то липкое зацепилось за ее щиколотку, и Аньес закричала. Стражник бросился вперед и наступил своим башмаком с деревянной подошвой на руку... Да, это было окровавленной рукой, висевшей между прутьев одной из клеток. Раздался стон. Шепот перешел в рыдание:

— Мадам... из этого места нельзя спастись. Умирайте, мадам, умирайте быстрее.

Задыхаясь, Аньес открыла глаза. Дом инквизиции. Она помнила эту сцену, руку, человеческий голос. Флорен втолкнул ее в застенок. Два года тому назад. От панического страха у Аньес пересохло во рту. Что от нее скрывали? На розовом дереве остались два влажных отпечатка ее ладоней. Аньес стремглав выбежала из комнаты.

Монж де Брине уехал из замка в свои владения. Тоном, не терпящим возражений, Аньес вынудила мессира Жозефа сказать ей всю правду.

— Сейчас же, мсье. Ваше молчание становится преступным. Я рассержусь на вас, если вы и дальше будете молчать. Где мой супруг? Я знаю, чувствую, что все от меня скрывают ужасные новости.

Жозеф из Болоньи опустил голову и признался:

— Вы правы, мадам. Но я не могу рассказать вам о них. Сеньор д’Отон приказал мне, равно как и Ронану, молчать.

— Так вот почему мсье де Брине так редко посещает меня!

— У него было много хлопот с отравительницей, — попытался оправдать его врач, но таким малоубедительным тоном, что графиня рассердилась:

— Прошу вас, мессир, перестаньте молоть чепуху! Вы принимаете меня за идиотку? Я хочу знать правду, и я узнаю ее!

Аньес резко повернулась и направилась в служебные помещения.

Ничего не бояться. Страх лишает сил. Сначала все узнать. Потом действовать.

Франческо де Леоне устроил свое ложе в комнатке над конюшнями. Обычно там жил ветеринар, следивший за кобылами, которые вот-вот должны были ожеребиться. Аньес постучала в дверь. Поколебавшись всего одну секунду, она вошла в комнатку. Ей упорно лгали, от нее скрывали чудовищное положение, и теперь галантные манеры были неуместны. Вероятно, Франческо де Леоне опять отправился в одну из своих долгих поездок. Немногочисленная светская одежда рыцаря де Леоне была аккуратно сложена. Действительно, так мало вещей: потертый льняной шенс, крестьянские браки, шерстяная котта непонятного цвета. На маленьком столике из тополя лежали Псалтирь и несколько бумажных свитков, исписанных стремительным высоким почерком рыцаря. Там же стояла чернильница. Ни таза, ни кувшина с водой. Несомненно, рыцарь умывался во дворе. В углу стояло ведро для отправления нужды. Постепенно странная нежность вытеснила тревогу Аньес. Нежность к страсти, заставившей Леоне отказаться от состояния, нажитого его семьей, которая считалась одной из богатейших в Италии, от легкого будущего и праздной жизни ради искренней веры.

Аньес подошла к столику, подняла свитки, надеясь найти чистую полоску бумаги. Ей не хотелось портить целый лист ради короткого послания. Аньес вновь подумала, что никогда не избавится от привычки на всем экономить. Тем лучше, она и не хотела от нее избавляться. Использовать только самые необходимые вещи, не забывать об их стоимости, помнить, что они всегда могут понадобиться. Аньес опустилась на стул и придвинула к себе чернильницу. Она случайно задела рукой несколько свитков, и один из них упал на пол.

Аньес наклонилась, чтобы его поднять, и тут ее взгляд упал на первые строки письма, написанного сегодня утром:

Мой дражайший кузен!