Ледяная кровь. Полное затмение

Аньес поправила манто и вуаль, подняла рукой короткий шлейф и поспешила к большой двери, ведущей в общий зал. Едва войдя, она крикнула:

— Адели...

Граф резко встал с сундука, где хранилась посуда. Он чувствовал себя смущенным.

— Вы, мсье?

— Хм... В самом деле, мадам. Решительно, я вновь веду себя как грубиян. Я опять приехал к вам без предупреждения.

— Мсье, вы меня оскорбляете. Как, разве мой сеньор не будет желанным гостем в моем доме, какие бы причины... или любопытство его сюда ни привели?

Граф улыбнулся, потупив взор. Под комплиментом был едва заметно скрыт легкий упрек. Впрочем, он этого ожидал и в противном случае был бы разочарован.

— Я пренебрегаю своими обязанностями, мсье. Предложили ли вам освежительный или, вернее, бодрящий напиток, более подходящий для этого морозного вечера?

— Разумеется. Ваша стряпуха попотчевала меня золотистой выпечкой с тертым сыром — я забыл, как называется этот рецепт, — и теплым вином с корицей и имбирем.

— Это гужер. Он у нее получается на славу. Кому или чему я обязана счастьем видеть вас, если это не секрет? — наивным тоном спросила Аньес.

— Городу Ремалар, куда я и направляюсь. Я уже не в том возрасте, чтобы совершать длительные поездки верхом, — небрежно ответил граф, не сводя глаз с Аньес. — Ожье по-прежнему ретив, но, признаюсь вам, у меня бывают боли в спине.

Аньес изобразила улыбку, которую поспешила прикрыть рукой.

— Вы смеетесь, мадам?

— Нет, что вы, мсье...

— Тогда к чему эта улыбка?

— Потому что... Вы сочтете меня дерзкой, но в байку о вашей стареющей спине я не верю.

Граф сделал вид, что не заметил лести. Надо были идти до конца.

— Прозорливость дам восхищает меня, вернее, беспокоит. Признаю, предлог был не самым удачным. Я просто хотел узнать, как вы поживаете. Тем более что мессир Жозеф, мой лекарь, дал мне неотложное поручение. Я должен передать послание Клеману, которого еще не видел.

— Клеман! Немедленно иди сюда, пожалуйста! — крикнула Аньес.

Дверь, ведущая в отхожее место для слуг, мгновенно распахнулась, и красный как рак подросток появился словно по мановению волшебной палочки.

— Тысячу извинений, монсеньор, — забормотал Клеман, кланяясь. — Если бы вы меня позвали, я тут же прибежал бы, клянусь вам.

— Но ты предпочел шпионить, спрятавшись за дверью, не так ли?

Почтительным, но обиженным тоном Клеман оправдывался:

— Я никогда не шпионю за союзниками моей дамы. Я просто наблюдаю.

— Шалопай! Исчезни немедленно, иначе я надеру тебе уши, — пригрозил мальчику граф, впрочем, без особой суровости в голосе.

Клеман подчинился, но Артюс удержал его:

— Подожди, я привез для тебя письмо. Но в будущем вам, хитрым сообщникам, все же придется искать других посланцев.

Клеман взял запечатанный квадратик бумаги и исчез за той же дверью, бросив на прощание заговорщический взгляд на Аньес.

Воцарилось молчание. Аньес не подобало прерывать его, и она терпеливо ждала, немного сердясь на саму себя. Артюс д’Отон никак не мог выйти из затруднительного положения, в которое он попал из-за своего неожиданного визита и, главное, из-за нежности, питаемой им к Аньес. Она же не спешила ему на помощь. Этот умный, достойный, соблазнительный — весьма соблазнительный! — и немного неуклюжий мужчина манил ее к себе. Несомненно, со стороны Аньес было бы презренным кокетством позволить ему слишком долго терзаться сердечными муками. Но тем хуже! Она смаковала его душевные переживания, в которых ей было отказано. Аньес овдовела более десяти лет назад. Что касается душевной нежности, галантных игр влюбленных, она никогда не знала их, ибо ее покойный муж Гуго был, несомненно, достойным и куртуазным человеком, но совершенно лишенным нежности. Вдруг ей захотелось пошалить, ей, столь рассудительной и печальной. Со сладостным удивлением она чувствовала, что в присутствии этого мужчины ею постепенно овладевает шутливое настроение. Но Аньес продолжала ждать.

— Хм...

Граф прочистил горло, проклиная себя. Черт возьми, каким же неповоротливым стал его язык! Всю дорогу до Суар-си он мысленно представлял их встречу. Куда девались изысканно построенные фразы, пусть и немного смелые, которые он повторял своему Ожье?

— Что вы говорите, мсье?

— Ну... погода портится.

— Что еще хуже, она не скоро улучшится. Ведь зима только началась.

Черт бы побрал его глупость! Боже мой, еще немного и он станет похожим на полного идиота со всеми вытекающими последствиями... Ну же, немного мужества! В самом худшем случае она резко одернет его, но он по крайней мере будет знать, как вести себя дальше. Когда зарубцуется глубокая душевная рана, когда уязвленная гордость оправится, он... Хватит! Он и сам не знал, что делает. Печаль... он пребывал в такой печали, что о гордыне не могло быть и речи.