Ледяная магия

Приговоренные к отложенной смерти ведьмы – народ отчаянный, поэтому я не закрылась в спальне, а осторожно приоткрыла дверь кабинета. Гордон сидел спиной ко мне и порывисто, часто портя бумагу, вскрывал письма. Если он не успокоится, рискует пораниться – канцелярский нож не так уж туп. От волнения у инквизитора начался приступ кашля, и мужчина временами кхэкал в кулак, тихо, интеллигентно.

– Развести вам порошок?

На свой страх и риск вошла и остановилась в паре шагов от стола.

– Дверь закройте.

Казалось, Гордона не удивило мое появление. Он не наорал, а продолжил буднично вскрывать корреспонденцию.

– Вы простыли, – аптекарь во мне не желал униматься.

– Так погрейте меня этой ночью, Клэр.

Инквизитор отложил нож и обернулся ко мне. Он смотрел пристально, но без всякой страсти и требовал ответа. Стало неловко. Потупившись, смяла кончик торчавшего из-под воротника полушубка платка.

– Нет.

– Почему? – столь же спокойно уточнил инквизитор.

Ни один мускул не дрогнул, словно он интересовался не причиной отказа желанной женщины, а выяснял рецепт лимонного кекса.

– Вы мне не нравитесь.

С тяжким вздохом перевела взгляд на окно, на серебряные искры снега на крышах. Как ему объяснить, не поймет.

– Лжете, – безапелляционно заявил Гордон.

Думала, встанет, попробует поцеловать или хотя бы взять за руку, но инквизитор не поменял позы.

– Не хочу, – увереннее повторила я.

– Из-за ошейника? – он умел улавливать суть.

– Из-за него тоже. Простите, но мимолетные связи не по моей части.

Гордон кивнул, принимая мою позицию.

– Хорошо, захотите, скажете. А теперь придвиньте стул и возьмите бумагу, она под пресс-папье. Займемся убийством Анаиса Клета, полагаю, тут наши интересы сходятся.

С твердым убеждением, что инквизитор никогда не услышит от меня «да», присела рядом, чуть сдвинув горку писем. Дальнейший час или два прошли под диктовку Гордона. Он заставлял записывать факты и искать между ними взаимосвязи. Это оказалось занятным, никогда бы не подумала, что увлекусь аналитической работой. Сначала говорил только инквизитор, но под конец я начала робко высказывать предположения. Боялась, старший следователь воспримет их как попытку очернить законопослушных граждан, однако быстро убедилась, Гордон действительно хотел найти истину, а не сжечь первую попавшуюся ведьму.

– Уже поздно. – Инквизитор отобрал у меня перо и потушил лишние свечи. – Закажем ужин и спать. Завтра с утра осмотрим место преступления. Я намеренно не стану ничего показывать, хочу, чтобы взглянули сами.

– А вы – на меня, – усмехнулась я.

– Не без этого, – признался Гордон и размял спину. – Можете добавить ваш порошок от кашля в молоко.

– Как, – изумилась я, – вы пьете молоко на ночь?

По-моему, его давали только маленьким детям.

– Напрасно смеетесь, молоко чрезвычайно полезно при бессоннице.

Не стала спорить, хотя лучше всего спится без тревог и со спокойной совестью, хотя по нынешним временам это роскошь.

Гордон заказал легкий ужин через охранявших номер гвардейцев. Его съели тут же, в кабинете, в романтичном полумраке. Чтобы немного успокоить меня и развлечься самому, инквизитор завел речь о литературе. Он пространно рассказывал о некой поэме, чрезвычайно популярной в столице. Рассеянно слушала и кивала. Не до поэзии мне, когда впереди ночевка с Гордоном Рэсом и неясное будущее.

– Не любите стихи? – инквизитор наконец заметил, что я не слушаю.

– Увы, меня всегда волновали прикладные знания.

В аптеке мэтра Олуша учили смешивать микстуры, а не рифмовать слова.

– Напрасно! – Гордон промокнул губы салфеткой. – Уверен, я сумею заставить вас полюбить поэзию.

Рассмеялась:

– О да, заставлять вы точно умеете.

– Клэр! – укоризненно глянул на меня старший следователь. – Кажется, днем мы обсудили увлечения сотрудников Второго отдела, но повторю, принуждения, унижения и иные формы насилия не доставляют мне удовольствия. Я всего лишь хотел прочитать пару стихотворений того же автора.

Вилка едва не выпала из рук. Он – мне? Сердце часто-часто забилось и подпрыгнуло к горлу. Внезапно стало очень жарко, я чуть ли не задыхалась. Убеждала себя, стихи адресованы другой, Гордона не волнует ничего, кроме тела, но упрямое сердце не желало слушать доводов разума. Прежде никому в голову не приходило почитать мне стихи, как это волнительно!

– Так хотите?

– Да, – сдавленно прошептала я.

Заметил или нет инквизитор мое смятение? Разумеется, он наблюдателен, но тактично промолчал.

Гордон поднялся, пояснив, сонеты нужно непременно декламировать стоя, глядя на даму, которой они посвящались. Тут я покраснела и окончательно стушевалась. Инквизитор ухаживал, и это сбивало с толку. Я знала, как реагировать на домогательства и поцелуи, а тут спасовала. Пришлось временно стать прекрасной дамой Гордона Рэса, даже об ошейнике на время забыла, вся обратилась в слух.