Ледяная принцесса

Дом был маленький и очень незатейливый. Вера прожила в нем уже сорок лет и собиралась жить до самой смерти. Это, наверное, было не очень практично. Дом стоял на высоком крутом холме, и ей часто приходилось останавливаться и переводить дух, возвращаясь домой. Дом, конечно, здорово обветшал за годы и выглядел старым и обшарпанным, да он таким и был — и снаружи и внутри. Вообще-то она запросто могла продать его, получив неплохие деньги, и переехать в квартиру, но эта мысль ее совсем не прельщала. Скорее крыша обвалится ей на голову, чем она отсюда уедет. Вера жила здесь с Арвидом. У них был счастливый брак, и им было здесь хорошо. И кроме своей девичьей кровати в родительском доме, она спала только здесь, на той самой кровати, которая стоит в спальне. В этой же кровати они зачали Андерса. И когда Вера на последних месяцах беременности уже не могла лежать иначе, кроме как на боку, Арвид крепко прижимался к ее спине и гладил ее живот. Она до сих пор слышала слова Арвида о том, как они будут жить, обо всех детях, которых они вырастят, и как с годами вместе с детьми в доме будет прибавляться счастливый смех и радость. А когда они состарятся и дети разъедутся кто куда, они с Арвидом будут сидеть перед камином, неспешно покачиваясь в своих креслах-качалках, и говорить о том, какую чудесную жизнь они прожили вместе. Им было по двадцать с небольшим лет, и никто из них не мог предвидеть, что ждет их впереди.

Она все узнала, сидя за этим столом. Раздался стук в дверь: на крыльце стоял констебль Поль, держа фуражку в руке. И как только Вера его увидела, то все сразу поняла. Он начал было говорить, но Вера молча прижала палец к губам, как бы прося его помолчать, и, не говоря ни слова, показала Полю, чтобы он прошел в кухню. Она была тогда на сносях, на девятом месяце, и не могла двигаться быстро. Медленно, очень тщательно Вера принялась варить кофе. И пока кофе закипал, она сидела и внимательно рассматривала человека по другую сторону стола. А он, напротив, старался смотреть куда угодно, только не на Веру, и время от времени поводил головой, будто воротник его душил. Она налила очень горячий кофе, поставила чашку перед Полем и жестом показала ему, что он может говорить дальше. По-прежнему она не произнесла ни слова. В голове у нее все сильнее и сильнее нарастал какой-то гул. Она видела, как губы констебля движутся, но ни один звук не мог прорваться сквозь какофонию в ее голове. Она не хотела слышать. Она знала, что Арвид сейчас лежит на морском дне и его тело, опутанное водорослями, покачивается в такт волнам. И никакие слова этого не изменят. Да и не могло быть такого слова, чтобы разогнать серую тучу тоски, отныне и вовеки ставшую ее небом.

Она вздыхала о прошлом — сколько лет миновало, — сидя все за тем же кухонным столом. Другие, кому, как и ей, довелось потерять близких и любимых, говорили, что с годами память выцветает и дорогие лица видишь уже не так отчетливо. У Веры все было наоборот. Она видела Арвида все ближе и ближе. Иногда настолько ясно, что боль сжимала ей сердце безжалостным железным кольцом. А то, что Андерс был живой копией Арвида, стало для нее и проклятием, и благословением. Вера знала — будь Арвид жив, не случилось бы ничего плохого. Он был ее опорой, и вместе с ним она чувствовала себя такой могучей, что могла справиться с чем угодно.

Вера подпрыгнула на стуле от телефонного звонка. Она глубоко погрузилась в свои воспоминания, и трезвон телефона раздался совсем некстати. Ноги затекли, и ей пришлось помочь себе руками опустить их на пол, чтобы дойти до прихожей и ответить на звонок.

— Мамулёк, это я.

Язык у Андерса заплетался, и благодаря опыту, накопленному за долгие годы, Вера точно знала, в какой стадии опьянения он сейчас пребывает — аккурат на полпути к тому, чтобы отрубиться. Вера вздохнула:

— Привет, Андерс. Как дела?

Он не отреагировал на вопрос. Сколько она перетерпела таких бесед.

Вера посмотрела на себя в зеркало в прихожей, как она стоит, прижав трубку к уху. Зеркало было старое, потускневшее, с черными пятнами на месте побитой амальгамы. Вера подумала, что она сама очень похожа на это старое зеркало. Волосы у нее совсем поседели, но местами они все еще оставались темными. Она зачесывала их назад. Стриглась она сама, обычными ножницами, крутясь перед зеркалом в ванной. О том, чтобы пойти в парикмахерскую, и речи быть не могло. Годы тяжелой жизни не пощадили ее лица. Одежду она носила себе под стать — невзрачную, но практичную. Чаще всего сероватую или зеленоватую. В отличие от других женщин, которые с годами толстеют или, по крайней мере, слегка округляются, из-за многолетней тяжелой работы и полного отсутствия интереса к еде Вера была сухопарой и жилистой. Как рабочая лошадь.

До нее внезапно дошло то, что ей говорит сейчас Андерс, и она в шоке посмотрела в зеркало.

— Мамулёк, перед домом стоят полицейские машины. Тут, блин, целая облава по мою душу. Ну, чё мне делать?