Ледяная принцесса

Они надели перчатки. По молчаливому согласию Патрик начал осматривать гостиную, а Лена взяла на себя кухню. Если комнаты способны пробуждать чувства, то комната Андерса Нильссона пробуждала чувства явно шизофренические. Загаженная, с практически полным отсутствием мебели и личных вещей — классический пример квартиры наркомана. За время работы в полиции Патрику уже довелось на такое полюбоваться. Но никогда прежде он не видел берлоги наркомана, полной картин. Они покрывали все стены целиком — начиная где-то в метре от пола и до самого потолка. Это был световой взрыв, который буквально резал глаза, и Патрик едва удержался от желания прикрыть их рукой. Картины были абстрактными. Поразительно теплые цвета рвались со стен и ошеломляли. Патрик почувствовал, как у него что-то зажглось в животе. Чувство было физическим, почти как удар, и ему пришлось заставить себя стоять прямо. И в то же время было очень трудно отвернуться от картин, которые, казалось, вот-вот выпрыгнут из рам и набросятся на него.

Патрик осторожно начал осматривать вещи Андерса, хотя смотреть было особенно не на что. И Патрик на секунду с большой благодарностью подумал, какая у него неплохая, можно сказать, привилегированная жизнь в поселке. Сейчас собственные проблемы казались ему совершенно ничтожными. Патрик удивился тому, насколько у человека силен инстинкт выживания. Казалось, если посмотреть, жить тут вообще невозможно, но тем не менее жизнь здесь все же продолжалась день за днем, год за годом. А было ли что-нибудь радостное, счастливое в таком существовании, как у Андерса Нильссона? Ощущал ли он хоть иногда те чувства, из-за которых стоит жить: счастье, ожидание, радость, веселье? Или все, что у него было, — передышки между запоями?

Патрик осмотрел все, что было в комнате. Он прощупал матрас, стремясь убедиться в том, что в нем ничего не спрятано, и выдвинул ящики комода — единственного предмета мебели, который был в комнате. Он аккуратно снимал картины со стены и смотрел, нет ли чего с обратной стороны. Он не заметил абсолютно ничего интересного. Он пошел в кухню, чтобы посмотреть — может быть, Лене повезло больше.

— Какой свинарник! Как только можно жить в таком дерьме.

С отвращением на лице она копалась в мусоре, который вытряхнула из помойного ведра на газету.

— Нашла что-нибудь интересное? — спросил Патрик.

— И да и нет. Я нашла несколько счетов, которые лежали среди мусора. Все остальное по большей части ерунда. — Лена начала стаскивать с себя перчатку, и та с хлопком слетела с руки. — Ну а ты что скажешь? Может быть, с нас хватит на этот раз?

Патрик посмотрел на часы. Они провели в квартире почти два часа, и снаружи уже стемнело.

— Да, похоже, нам сегодня здесь делать больше нечего. Как ты доберешься домой — может, тебя подвезти?

— Я приехала на своей машине, так что все о'кей, но спасибо.

Они с облегчением вышли из квартиры и позаботились о том, чтобы запереть дверь, а не оставить настежь, как перед их приходом.

Когда они вышли на стоянку, уличные фонари уже зажглись. За то время, пока они были в квартире, выпал снег, и его пришлось счищать с ветрового стекла. Пока Патрик ехал в сторону заправки OKQ-8,[9] он почувствовал какую-то занозу, которая саднила целый день и не давала ему покоя. В машине, один на один со своими мыслями, он признался сам себе, что в задержании Андерса Нильссона было что-то неправильное, даже совсем неправильное. У Патрика появились сомнения относительно тех вопросов, которые Мелльберг задавал свидетелю. А ведь именно в результате этих показаний Андерса потащили на допрос. Патрик подумал, что, может быть, ему стоит убедиться во всем самому. На середине перекрестка у бензозаправки он принял окончательное решение. Патрик решительно развернулся в противоположном направлении и, вместо того чтобы взять курс на Танумсхеде, поехал обратно во Фьельбаку. Он надеялся застать Дагмар Петрен дома.

Эрика думала о руках Патрика. Обычно она в первую очередь смотрела на руки и ладони. Эрика считала, что руки могут быть необыкновенно сексуальными; мужские руки не должны быть маленькими и, уж конечно, не должны быть широченными, как крышка унитаза. Не очень большие, не чересчур жилистые, не волосатые, не грубые, ловкие. У Патрика были как раз такие руки.

Эрика заставила себя оторваться от мечтаний. Хотя от этих мыслей у нее внутри что-то подрагивало, все эти думы были, мягко говоря, бесполезны. Хотя бы потому, что Эрика и сама не знала, сколько она еще останется во Фьельбаке. После продажи дома ее больше ничто не будет здесь удерживать. И кроме того, ее ждет квартира в Стокгольме, друзья, привычная городская жизнь. Ее нынешнее житье-бытье во Фьельбаке можно с полным правом считать своего рода антрактом, после которого спектакль продолжится и все вернется на круги своя. И при таких обстоятельствах затевать романтические отношения с другом детства было идеей, в общем-то, дурацкой.