Ледяная тюрьма

Горов спешно сдал дела Жукову и в полночь перебрался на научно-исследовательский корабль «Петр Вавилов». Вертолет, взлетевший с палубы исследовательского судна, доставил капитана в Дамаск, а там его посадили на спецрейс: российский самолет вылетал из столицы Сирии в Москву с грузом дипломатической почты. Полет был плановым. В три часа дня шестнадцатого июня Горов приземлился в аэропорту Шереметьево.

У стойки для встречающих Горова дожидался Борис Окуджава, сотрудник военно-морского министерства из высокопоставленных аппаратчиков. У этого человека были серые глаза того грязноватого оттенка, что бывает у воды, в которой прополоскали слишком много белья. Бородавка величиной с вишню возле самого носа, слева, придавала физиономии функционера некоторую асимметрию.

— Машина у выхода, товарищ Горов.

— Что с Никой? Что стряслось с моим сыном?

— Я — не врач, товарищ Горов.

— Но, наверное, что-то вам известно?

— По-моему, нам не стоит зря терять время. Поговорим в машине, по пути, товарищ.

— "Товарищей" уже нет, — на ходу бросил Горов. Они как раз выходили из багажного отделения.

— Виноват. Привычка.

— Всего лишь?

Хотя и социальная, и экономическая политика коммунистов полностью провалилась, хотя никто уже не отрицал фактов расхитительства и массовых убийств, далеко не одни лишь правоверные приверженцы обанкротившейся идеологии мечтали о восстановлении былых порядков. Таких тоскующих по прошлому людей хватало во многих ключевых институтах общества, немалым влиянием они пользовались, например, в индустрии ядерных вооружений, тем более что производство боеголовок и баллистических ракет ничуть не пошло на убыль. Немало было таких, для кого отвержение твердолобой марксистской идеологии стало лишь спасительной уловкой, к которой прибегали, чтобы уцелеть, однако такие люди, нехотя признавая, что власть перешла к более демократическим силам, и не думали меняться. Они изображали рвение да и вроде бы в самом деле трудились во благо новой России, но не желали расставаться с надеждами отвоевать для себя Верховный Совет.

На выходе из шумного, переполненного народом аэропорта, как только они оказались на улице, где стояла погода, обычная для поздней весны, Окуджава сказал:

— Следующая революция должна совершаться ради большей свободы. Уж очень мало мы продвинулись, если считать, что продвинулись вообще. Слишком много старой номенклатуры[10] остается у власти. Они строят из себя приверженцев демократии, расхваливают капитализм на каждом углу, а сами подкапываются под него.

Горов не стал поддерживать эту тему. Борис Окуджава актером был никудышным. Чрезмерная пылкость его речей нимало не сумела прикрыть его истинные настроения: уродливая бородавка красовалась у носа, словно бы подтверждая давно замеченную истину: бог шельму метит.

По низкому небу ползли серовато-черные тучи, приближалась гроза.

Немногочисленные мелкие торговцы, сумевшие получить разрешение на свои занятия, пытались сделать бизнес на подходах к аэропорту. Кое-кто торговал прямо с грузовиков, у других были маленькие тележки или переносные прилавки, на которых они раскладывали всякую мелочь: сигареты, конфеты, туристские карты, безделушки. Дело у каждого такого предпринимателя было рискованным, но бойким, и, похоже, что эти торгаши, по крайней мере, некоторые из них, должны преуспевать. Но все они были очень плохо одеты, походя не на бизнесменов, но чуть ли не на оборванцев. Тут скорее всего срабатывала привычка: еще совсем недавно процветание считалось чем-то предосудительным, едва ли не преступлением. Более того, за мелкую торговлю, вроде той, что шла теперь у аэропорта, сажали, а то и казнили. У многих граждан новой России еще слишком свежи были воспоминания о неприятностях, которыми нередко оборачивается недолгое преуспевание, тем более что злобная зависть неотесанного чиновничества к деловым людям не благоприятствовала забывчивости.

Машина, присланная из Министерства, стояла прямо перед зданием аэропорта, в неположенном месте, с незаглушенным двигателем. Как только Окуджава с Горовым уселись на заднем сиденье и закрыли дверцы, водитель — юноша в форме моряка — с ходу ударил по газам.

— Что с Ники? — спросил Горов.

— Его положили в больницу месяц назад, тридцать один день уже прошел. Думали сначала, что кровь плохая, подозрение на мононуклеоз или грипп. Мальчик потел, у него кружилась голова. И так его тошнило, что он даже пить отказывался. В больнице вводили ему питание внутривенно, чтобы не допустить обезвоживания организма.