Ледяное озеро

Шестнадцать лет назад, когда озеро, как сейчас, застыло в ледяном великолепии и мороз держал окрестности в железной деснице, а горы и холмы замело снегом, — даже тогда он был еще способен ощущать в какой-то степени рождественский дух. В том году ему исполнилось двадцать семь лет, а Джейн двадцать один, и он был влюблен в нее. Привез ей браслет — золотой, с сапфирами, гармонирующий с цветом глаз. Интересно, где он теперь, она столько лет его не надевала.

Она тогда, вероятно, все еще скорбела о Джеке, хотя тот был мертв несколько лет. У Сола не было иллюзий: он знал, что Джейн любила Джека, а не его. Не потому ли она вышла за него, что усматривала в его лице, глазах, губах отдаленное сходство с младшим братом? Нет, они совсем не похожи: Джек был высоким, поджарым, а Сол унаследовал сильный, широкий костяк и высокий лоб отца.

Сейчас его волосы поредели, а у Джека были густые, темные — источник бесконечных конфликтов между ним и школьными воспитательницами, которым никогда не удавалось усмирить их непокорный рост, как бы они ни усердствовали с ножницами. Полысел ли бы он сейчас? Нет, сохранил бы шевелюру, и, вероятно, в нее не затесался бы ни один седой волос. Волосы Сола, в юности белокурые, а с тех пор давно приобретшие неясный светло-коричневый цвет, испестрены седыми вкраплениями. Невилл начал седеть, когда уезжал в Чили. Начал? Сол мог бы поклясться, что волосы брата в те последние несколько недель перед отъездом стали белеть прямо на глазах.

Господи, как же ему не хватало Невилла! Он сознавал, что мать переживает потерю Джека острее, чем все прочие несчастья, но для него Невилл значил целый мир. И прелестная, жизнерадостная Хелена, красивая, добрая и остроумная. Теперь они оба мертвы, вместе с их дочерью, которая была обворожительной в детстве и нескладной толстушкой потом. Интересно, какой бы она выросла, если бы уцелела? Красавицей, как и мать? Очевидно.

Какая утрата, какая ужасная утрата… А сейчас грядет новая война. Люди убивают друг друга в Испании, немцы пытаются сделать свои чудовищные бомбы, и скоро гангрена распространится по всей Европе, и опять будут убивать; снова горе, смерть, разруха.

Сол почувствовал слезу на щеке. Он становится сентиментальным — вот что делает Рождество, когда достигаешь такого возраста и никому до тебя нет дела. Даже матери. Липп резко выпроводила его, когда он поднялся справиться о мамином здоровье. Как она может уживаться с такой неприятной горничной? Никто, кроме нее, не выносит эту женщину. Хорошо, если бы та немедленно вернулась во Францию, тем более что, когда немцы туда вторгнутся, Липп только это поприветствует, они милы ее сердцу.

Сол устало поднялся с кресла, потыкал кочергой в камине, снял халат и забрался в постель. Наверное, скоро вернется Джейн, лучше оставить свет зажженным. Нет, к чертям! Обойдется и огнем от камина. Трудно заснуть со светом.

Глава сорок первая

Наутро после бала Хэл проснулся в объятом тишиной «Гриндли-Холле». Старший брат удалился работать к себе в кабинет, как сообщила горничная. Лечит похмелье, усмехнулся Хэл. Миссис Гриндли и миссис Вульф завтракают в постели, мистер и миссис Роджер отправились на прогулку, а молодые леди и джентльмены спят.

В столовой Хэл в одиночестве съел завтрак, читая газеты. Потом решил, что пойдет в «Уинкрэг» и посмотрит, встала ли Аликс; возможно, удастся вызвать ее на игру в бильярд.

— Мисс Аликс в цветочной комнате, мистер Хэл, помогает мисс Труди с цветами, много работы перед Рождеством.

Он двинулся в указанном Роукби направлении, через лабиринт комнат на первом этаже дома, в той его части, что отводилась для слуг. Широкие коридоры имели таинственные двери. Они вели в кладовые, в комнаты для обуви и глаженья, в буфетные, в другие службы, в прежние времена необходимые для успешного ведения викторианского загородного дома, а ныне — пустующие и безмолвные.

Жизнь вернулась в окружающее пространство ближе к цветочной комнате: стали слышны голоса, звяканье кастрюль из кухни, сердитое ворчание кухарки, распекающей мальчика от булочника за то, что зашел в помещение в грязных башмаках и принес на две булки меньше; внезапный собачий лай, взрывы смеха.

Затем пахнуло растениями, и Хэл увидел, что цветочная комната — приют для цветов и зелени. Труди держала на весу серебряную вазу для роз, окидывая ее критическим взором.

— Доброе утро, Хэл! — поздоровалась она. — Аликс, я отнесу это в библиотеку, здесь нужно освободить место.

— Могу я вам помочь? — спросил Хэл.

— Спасибо, Хэл, она не тяжелая. Аликс, те гладиолусы для церкви, а не для дома.

В комнату шагнул садовник с охапкой серебряных листьев.

— На стол, мисс Труди? — спросил он.

— В ведра около стола, пожалуйста. — Она вышла.

Оставшись наедине с Аликс, Хэл отодвинул в сторону вазу с гиацинтами и подобрался к столу.

— Никогда не видел столько цветов сразу.

— Некоторые пойдут в дом, большая часть предназначена для церкви. Труди всегда готовит живую зелень для рождественской службы.

— А вы собираетесь идти в церковь ей помогать?