Ледяное сердце

Они пришли в библиотеку. Не ту, в которой корпел над своими рукописями мэтр Альд. Другую. Парадную. Где вдоль стен стояли шкафы из красного дерева наполненные книгами в дорогих переплётах с золотыми тиснёными буквами на обложках. Посреди комнаты – круглый стол на фигурных ножках, вокруг – кресла и пуфы. Камин горел ярко. Над ним на стене висели часы, похожие на те, что Кайя видела в обеденном зале. Тёмные бархатные шторы прикрывали комнату от яркого солнца, а большие кристаллы кварца, похожие на прозрачные пальцы, и друзы аметиста и турмалина, сияли, наполняя комнату мягким загадочным светом.

– Садись, – Эйвер показал ей на кресло перед камином, большое, широкое, обтянутое коричневой кожей.

А сам сел в такое же напротив, спиной к огню и светильнику слева от него, так, чтобы лицо его было в тени, закинул ногу на ногу и скрестил руки. И Кайя вспомнила – всё, как раньше. Как тогда, когда он заставлял её приходить в обеденный зал на завтрак. Как молчал и смотрел на неё, а она дрожала от страха. Только сейчас страха не было.

– Хочешь вина?

– Нет.

– Уже вечер, а, как я помню, ты не пьёшь вино только утром, – сказал он с усмешкой.

– Мне не нужно вино для этого разговора, – ответила Кайя с вызовом.

– Вот как? И ты не спрашиваешь, что я сделал с твоим, м-м… другом?

Кайя посмотрела на огонь, потом на Эйвера.

Он зол. Расстроен. Печален. Обижен. И ему больно.

Из-за неё.

Да что она такого сделала?!

Ей хотелось сдёрнуть с него эту маску, увидеть выражение лица, понять, о чём он думает, встряхнуть, чтобы он не был таким холодным, и разрушить эту стену между ними. Зачем нужна была вообще Белая лента, если он прячется от неё теперь?!

– Не смотри так, как будто я посадил его на кол! Нет, я его не убил, как ты должно быть подумала. Он сидит в подземелье, а с ним и его люди, – Эйвер встал и отошёл к стене, прислонился к книжным полкам.

– Я так и не подумала! – воскликнула Кайя.

Почему? Почему ты прячешься от меня?

– Подумала, Кайя, подумала. Даже если бы ты захотела мне соврать, я всегда узнаю правду, – он оттолкнулся рывком, так, что огромный шкаф жалобно скрипнул, и, обойдя её кресло, встал позади, опёрся руками о спинку и, наклонившись к уху, произнёс негромко, почти шёпотом, – тебя выдают глаза…

Она почувствовала его дыхание на шее, и сердце забилось мучительно и быстро.

– …слишком зелёные, слишком прозрачные…

Он говорил медленно, отмеряя каждое слово, точно боялся сказать лишнего. И каждое слово падало на её кожу каплями тёплого мёда, заставляя не дышать и замирать, и ощущать пульс под кожей, на шее, в пальцах, на губах.

– …тебе говорил кто-нибудь, что твои глаза похожи на гладь лесного озера, в котором отражается небо? Такую безмятежную… чистую и спокойную… такую глубокую, что, если долго всматриваться в неё – закружится голова. И можно упасть… утонуть… и уже не выбраться… не потому, что не можешь выбраться, а потому что не хочешь…

Кайя впилась пальцами в подлокотники кресла. Что-то было в его голосе новое, странное, обжигающее и пугающее. Но пугающее не так, как раньше…

И сердце оборвалось, рухнуло куда-то вниз, а вместо него разлилось внутри тёплое облако. От его слов холодели руки, и горело лицо. А его голос, такой спокойный, чуть хриплый, казалось, обволакивал её и гипнотизировал, как змея свою жертву. И он снова был тем Эйвером, который встречал её в обеденном зале. Похожим на холодную гору. И в тоже время другим. Совсем другим.

Да что с ним такое? А с ней?

Что с ними происходит?

– …твоё лицо… улыбка… эти веснушки… у тебя такое солнечное лицо, – шептал он горячо. – И тебе очень идёт это платье, Кайя. И он не мог устоять… и я его понимаю… Как и твоего отца… Против этого нельзя устоять, и этому нет сил противиться. Но зачем тебе нужны двое? Дитамар говорил, что такие истории не должны повторяться. Может, он был прав?

Эйвер отстранился, ушёл в глубину комнаты и снова вернулся к шкафу.

О чём он вообще? Какие двое? Кого он понимает?

А щёки просто пылали от его слов.

– Я не понимаю, о чём ты говоришь! – воскликнула Кайя.

– Ты хотела ответов. И я обещал – я расскажу тебе…

Он ходил вдоль полок с книгами, трогая корешки и спинки кресел. Кайя помнила, что так он делает только когда взволнован. И его рассказ был пропитан горечью.