Пока старшина помогал перевязать раненого – свои бинты у морских пехотинцев тоже закончились, так что пригодились трофейные, – Алексеев переговорил со старшим группы, которым оказался главстаршина со смешной фамилией Олухов. Впрочем, имя у дюжего, косая сажень в плечах, бойца оказалось самым обычным – Федор. Вытащив из кармана ватника мятую-перемятую карту поселка, судя по всему, вручную перерисованную с оригинала, Олухов уверенно ткнул пальцем, грязно-бурым от намертво въевшегося в кожу оружейного масла и пороховой копоти:
– Вот, глядите, тарщ старший лейтенант, это двухэтажное каменное здание, тут таких всего несколько. Знатный ориентир, не ошибешься. Только там немцы. Мы их вчера и сегодня вечером несколько раз выбить пытались – ни в какую. Глядишь, утром удастся, если ваши подмогнут. А товарища майора я часа полтора назад вот тут видел, в балочке, вместе со всем штабом, – палец Федора сместился на несколько сантиметров. – Полагаю, он и сейчас там. Это недалеко, мы проведем. Вот только с раненым как быть? Живым не донесем, рана плохая, осколок брюхо рассек, аж кишки наружу вывернулись. Как сознание с полчаса назад потерял, так больше в себя и не приходит.
Степан незаметно оглянулся. Левчук поднял голову, коротко помотав из стороны в сторону. Понятно.
– В госпиталь ему нужно, только где он, тот госпиталь? Скоро корабли придут, высадят помощь, боеприпасы выгрузят, раненых заберут. Только не донесем мы его, Федя, по дороге помрет.
– Да понимаю я все, – понурился десантник. – Но не бросать же братишку?
Алексеев помедлил, принимая решение. Что ж, вот и снова ему приходится решать чью-то судьбу. Но иначе никак – с раненым они уж точно до Куникова не доберутся:
– Значит, так, слушай приказ. У меня есть трофейные таблетки, надо дать раненому. Это мощный наркотик…
Заметив во взгляде главстаршины непонимание, пояснил:
– Ну, короче, это лекарство такое, специальное, от боли и раневого шока. Глядишь, даже в сознание придет. Если считаешь нужным, оставь с ним одного из бойцов, пусть сидят тихо, ждут помощь. Мне ведь после разговора с товарищем майором тоже вернуться нужно будет, комбата забрать, ранен он. Кого оставить – решай сам, ты своих ребят лучше знаешь. Пять минут на все про все.
– А если немцы полезут? – тоскливым голосом буркнул Олухов, отводя взгляд.
Степан тяжело вздохнул:
– Федя, ты скольких бойцов за эти полтора дня потерял?
– Половину точно, может, и того больше. Из моего отделения только эти четверо и остались. А что?
– А то, что если товарищ майор с Кузьминым не встретятся и дальнейшие планы не скоординируют, еще больше погибнет. Намного больше. Да и приказ у меня однозначный, любой ценой обеспечить связь командиров наших отрядов. У Кузьмина около восьмисот бойцов, и я их жизнями рисковать права не имею. Так что извини, но у тебя осталось три минуты на принятие решения. Хочешь – и дальше тут сиди, сами как-нибудь дойдем, карту я запомнил.
– Да ты чего?! – ахнул главстаршина. – Ты это чего удумал, лейтенант?! Неужто я сам не понимаю?
– А коль понимаешь, так и хватит время терять! Собрались – и уходим. Держи. – Степан протянул морскому пехотинцу футлярчик с таблетками, который так и таскал в кармане бушлата. – Сколько давать, понятия не имею, я не врач. Пускай сначала одну таблетку выпьет, если не поможет, наверное, можно будет и вторую попозже дать…
Захваченный вихрем дальнейших событий старлей Алексеев так никогда и не узнал, что тяжелораненый морской пехотинец, которого и он сам, и Левчук посчитали безнадежным, выживет. Под утро, когда придут мотоботы и катера с десантом, его вместе с другими ранеными эвакуируют в Геленджик. В сорок четвертом, проведя в госпиталях почти год, он вернется в действующую армию и дойдет до Берлина, где и оставит автограф за закопченной, избитой пулями и осколками стене Рейхстага, написав: «Привет с Малой Земли. Мы – дошли»…
Местность в районе Малой Земли изрезана многочисленными балками, без которых советские десантники вряд ли сумели бы продержаться на простреливаемом насквозь крошечном плацдарме долгие семь месяцев. В их склонах отрывали землянки и блиндажи, где располагались штабы, медсанбаты, складские и жилые помещения. В балках держали оборону и готовили пищу в полевых кухнях. Некоторые балки даже получали собственные имена, например, знаменитая «Куниковская улица». Почва здесь каменистая, неподатливая, обычной лопатой траншею, окоп или пулеметную позицию не выкопаешь – «малоземельцам» приходилось работать кирками, которых им привезли тысячи. Но одновременно новороссийский камень и защищал от ежедневных фашистских обстрелов – вырубленная под обращенным к противнику бруствером ниша-убежище, называемая «лисьей норой», надежно укрывала бойцов от вражеских снарядов и авиабомб.